Клин клином

Там Надежда наполнила две граненые рюмки водкой и одну поставила на столик под портретом, накрыв кусочком черного хлеба. Для этого пришлось сдвинуть в сторону старинную, а может, просто старую керосиновую лампу под расписанным цветами стеклянным абажуром. Взяв вторую рюмку, она села на стул возле кровати так, чтобы видеть изображение молодой женщины, и произнесла, обращаясь к нему:

– Вечная тебе память, тетя Нила, и царствие небесное. Ты была очень хорошим человеком, и я всегда буду тебя помнить и любить. Обещаю.

Она выпила водку залпом и невольно поморщилась. Затем откинулась на спинку стула и задумалась. Пока солнце не зашло, Надежда пребывала в каком-то оцепенении, не столько погрузившись в воспоминания, сколько впав в состояние, когда перед мысленным взором мелькают картинки из прошлого, путаясь с фантастическими вымыслами и реальными фактами.

То она, как наяву, видела тетку, зажигающую керосиновую лампу, чтобы маленькой Наденьке было не страшно засыпать по ночам. Только на тетке почему-то было надето длинное серое платье. То вдруг женщина с портрета, но в теткиной шали на плечах застывала в дверях комнаты с букетом гладиолусов в руках…

Когда совсем стемнело, Надежда словно очнулась от забытья и решила, что пора укладываться спать по-настоящему. А то выпавшие на ее долю в последнее время переживания, бессонные ночи в Москве и выпитая здесь без закуски рюмка водки могли сыграть с ней злую шутку. Ей явно было не по себе. Голова гудела, мысли путались, взгляд бездумно перескакивал с одного предмета на другой, ни на чем не задерживаясь, а по спине беспричинно пробегал холодок.

Следуя наставлениям тетки Нилы, которые звучали в ушах, словно пожилая женщина находилась рядом, Надежда с подносом в руках спустилась вниз, вымыла и убрала на место рюмку, затем накрыла перевернутой тарелкой приготовленные бутерброды и поставила на окно за занавеску. На первом – каменном – этаже дома летом всегда было прохладнее, чем на втором. Тетка не все продукты убирала в холодильник, и Надежда знала, где холоднее всего в кухне. Но завтра она обязательно включит старый безотказный ЗИЛ, а сейчас пойдет спать.

От нехитрых дел Надежда, однако, разгулялась и побоялась, что вовсе не уснет, если продолжит возиться в кухне. Для верности – все-таки она впервые осталась одна в доме – Надежда решила выпить снотворного, а то царящая вокруг тишина по-прежнему пугала ее, хотя она и усиленно гнала прочь тревожные мысли. Но стоило скрипнуть половице под ногами или где-то застрекотать сверчку, как она подпрыгивала, словно ужаленная. Только вот то, что смешивать снотворное и алкоголь нельзя, она как-то забыла.

– Нервы ни к черту, – вздрогнув от неясного шороха, вслух посетовала Надежда и вместо одной таблетки проглотила сразу две.

Наверху она разделась, аккуратно повесив часть одежды в шкаф, а часть сложив на стуле. Затем надела плотную ночную рубашку с длинными рукавами, потому что в ней неосознанно чувствовала себе более защищенной, правда, неизвестно от чего, чем в полупрозрачных коротких сорочках. Зажгла керосиновую лампу и легла в постель, до подбородка натянув одеяло.

– Когда пойму, что точно засыпаю, выключу ее, – пробормотала Надежда, глядя на изображение тетки Нилы на портрете.

В желтовато-янтарном свете лампы лицо женщины приобрело натуральный оттенок, в темных миндалевидных глазах задрожали огоньки, придавая им живой блеск, серовато-сизый фон, который раньше напоминал Надежде скомканную грязную вату, вдруг словно задышал, став похожим на клубы дыма. И из него явственно и четко проступили черты молодой женщины…

Глава 5

Она красиво сидела в кресле, сложив руки с длинными изящными пальцами на коленях, скрытых пышной юбкой платья из серебристой парчи. Затянутая в корсет талия казалась очень узкой, а обвивающая шею и затем ниспадающая нитка жемчуга перламутрово светилась в полумраке.

Молодая женщина словно застыла в неподвижности, но ее проникающий в душу взгляд был изменчив и полон жизни. В глубине темных глаз читались и затаенная радость, и ожидание счастья, и смертная тоска. Каждое из этих чувств ей явно довелось испытать, и, казалось, она хотела об этом поведать хоть кому-нибудь. Нет, не кому-нибудь, а тому, кто смог бы ее понять.

«Но это же я. Именно на мою долю выпало узнать, что значит, замирая от счастья, видеть себя в фате и подвенечном платье, а потом выяснить, что тобой просто попользовались», – догадалась Надежда. Она вгляделась в лицо женщины в кресле, и оно потрясло ее странной внутренней красотой. Стало уже не до формы бровей и губ, разреза глаз, она видела душу незнакомки, и та была полна благородными, возвышенными страстями.

– Бедняжка, – беззвучно произнесла Надежда. – Сколько же тебе всего пришлось пережить! Скажи, я могу тебе чем-то помочь?