Клин клином

– Где ты его откопал? – сдавленно спросил потрясенный Филипп. – Неужели здесь, среди этого хлама, нашел? Он же парный к тому, что наверху… черт, теперь уже внизу. И совсем не пострадал от времени, как будто вчера написанный. С ума сойти можно…

– Я его не откопал. А как будто вчера написанный он потому, что я его действительно написал несколько дней назад и всего за одну ночь. Вот от чего и впрямь с ума сойти можно, – сказал Владимир, выжидательно глядя на друга, и спросил: – Теперь ты понимаешь, о чем я тебе толкую?

Но Филипп медленно покачал головой:

– Теперь я вообще ничего не понимаю.

– Вот и я о том же, – уныло ответил ему Владимир, пристраивая портрет себе под мышку.

Они спустились с чердака на второй этаж. Чувствуя себя неловко, вошли в комнату Надежды и остановились перед портретом дамы в сером платье. Маленькая мутная фотография на стене рядом с ним смотрелась сиротливо.

– А теперь сравни того парня, что я написал, и того, что на снимке, – предложил Владимир. – Только заметь, что моего я создал прежде, чем увидел фотографию. Чем хочешь клянусь.

Филипп чуть ли не носом уткнулся в стену, чтобы лучше видеть фотографию, но взять ее в руки отчего-то не рискнул.

– Ё-моё, – прошептал он, оборачиваясь. – И что это может означать?

– А ты говоришь – талант живописца, – сказал ему в ответ Владимир. – Ну-ка, подержи и отойди в сторонку.

Он вручил портрет приятелю, который принял его не без опаски, словно боялся обжечься. Затем снял снимок со стены и огляделся по сторонам.

– Я сейчас, – сказал Владимир и быстрым шагом направился к двери.

– Эй, ты куда? – встревоженно окликнул его Коржик. – Не оставляй меня здесь одного. Мне не по себе. И что я с ним буду делать? – Он слегка тряхнул портретом, который держал на вытянутых руках.

– Ага, испугался, – злорадно произнес Владимир. – Ничего, потерпишь. Я мигом, только гвоздь принесу и молоток.

Он действительно отсутствовал недолго, минут пятьдесят Но все это время Коржику казалось, что волосы у него на голове непроизвольно шевелятся, а по спине бегают мурашки. На всякий случай он старался не смотреть на тот портрет, что висел на стене, и не думать о том портрете, что держал в руках.

Вернувшись, Владимир с деловым видом приставил гвоздь к стене и спросил не оборачиваясь:

– Тут вбивать или ниже? Я хочу, чтобы они висели на одном уровне.

Кто «они», пояснять было не надо. Прищурив глаз, Филипп кивнул:

– Тут, тут.

Несколько точных ударов молотком по гвоздю – и Коржик с невольным вздохом облегчения передал Владимиру портрет.

Теперь живописные изображения висели рядом, но что-то портило общее впечатление.

– Я передвину столик, а ты пока подержи лампу. Только осторожнее, не разбей, – скомандовал Владимир.

В ответ раздалось глухое недовольное бормотание Коржика:

– Можно подумать, я безрукий.

Наконец оба приятеля отступили на середину комнаты и замерли, чувствуя странное умиротворение, словно совершили невесть какое благое дело.

– Здорово, – прошептал Филипп.

Но Владимир медленно покачал головой, зажег керосиновую лампу и чуть передвинул медальон, чтобы тот находился точно под портретом дамы в сером платье.

– Вот теперь действительно здорово, – констатировал он.

Дрожащее сияние залило изображенных на портретах молодых людей золотистым светом, оставляя большую часть комнаты в легком полумраке. Оно очертило границы их мира, и им там было хорошо. Вдвоем…

– Пошли отсюда, – тихим шепотом произнес Филипп. – Не будем им мешать. – И добавил: – А ты, Володька, все-таки чертовски талантливый парень. Только не говори мне про наитие, про то, что кто-то незримый водил твоей кистью, и про прочую несусветную чушь. Дворнику дяде Васе с его метлой, как он ни старайся, никакое наитие не поможет нарисовать даже такой знакомый и родной предмет, как граненый стакан. Наитие, оно, брат, знает, на кого нисходить…

Глава 17

Надежда разжала руку, и сумка упала на пол. Не обращая на нее внимания, она огляделась по сторонам. Ее любимая квартирка, но воспоминания о пребывании здесь Ладоши, нахлынув вдруг, испортили улучшившееся было настроение. А она так рассчитывала отдохнуть душой в привычной обстановке. «Выброшу все, к чему этот гад ползучий прикасался. Выброшу к чертовой матери, – мгновенно решила девушка, но уже в следующую секунду передумала: – Или нет, лучше отдам кому-нибудь».

Но тогда получалось, что в квартире остались бы чуть ли не голые стены, потому что пришлось бы расстаться со множеством вещей, которые к тому же и ей самой приносили радость, которые она любила.

– Да что же это делается на белом свете! – в сердцах воскликнула Надежда, по-бабьи всплеснув руками. – Два поганца выжили меня из обоих моих домов. И хорошо хоть в фигуральном смысле.

Она опустилась на диван и вперила взгляд в пространство перед собой.

– Ну нет, так дело не пойдет! – заявила девушка после недолгого раздумья.

Вместо беспросветной обиды на судьбу-злодейку, ощущения своей ненужности и брошенности, от которых опускаются руки и нет сил делать что-либо, Надежда неожиданно почувствовала прилив бодрости и здоровой агрессивности.