Клиническая ложь

– Добрый вечер, могу ли я пообщаться с господином Гориным?

В трубке повисло короткое молчание, после которого женский голос поинтересовался:

– С кем я говорю, простите?

Мономах представился.

Снова пауза.

– Скажите, господин Князев, вы лично знакомы с господином Гориным?

– Нет, но я хотел бы поговорить с ним о человеке, которого он знал лично.

– О ком именно?

– Послушайте, девушка, – начал закипать Мономах, – к чему этот допрос? Если я правильно понимаю, вы занимаетесь адвокатскими услугами, так? Мне нужен Горин, вот с ним меня и соедините!

– Простите, господин Князев, я вовсе не допрашиваю вас, просто Борис Ильич сейчас находится в Штатах. Дело в том, что он половину года проводит во Флориде, а другую половину здесь…

– То есть он за границей?

– Совершенно верно. Именно поэтому мне необходимо знать, с чем связано ваше дело: когда я свяжусь с боссом, мне придется объяснить, почему он должен с вами говорить. Если он сочтет это необходимым, то свяжется с вами.

– Тогда скажите, что я – не клиент и хочу обсудить с ним смерть Аркадия Андреевича Рукояткина.

– Отлично, я непременно сегодня же сообщу ему о вашем деле. Спасибо за звонок!

Она тут же отключилась, и Мономах почувствовал себя обманутым: столько усилий, и вот, похоже, тупик – он почти не сомневался, что Горин и не подумает с ним связываться, а без него, к сожалению, ситуация так и останется невыясненной.

С одной стороны, что, собственно, произошло? Умер старик, родственники по закону скоро вступят в права наследования, избавившись от его домашнего любимца, – и все!

С другой – Мономах, с его треклятой склонностью все анализировать и раскладывать по полочкам, задавался кучей вопросов. Почему Рукояткин, не общавшийся с племянницей и обвинявший ее в смерти сестры, вдруг решил оставить ей все свое состояние? Неужели он не позаботился о Капитане, который в течение десяти лет скрашивал его одинокое существование? И, наконец, два главных вопроса: почему не возбудили дело о наезде на Рукояткина и почему ему не сделали операцию, которая поставлена на поток и, с его отличным здоровьем, вернула бы его к нормальной жизни через несколько месяцев?

Громкий лай Жука во дворе заставил Мономаха оторваться от своих мыслей и выглянуть в окно.

По дорожке от ворот шагала Анна Нелидова, за ней трусил волкодав, время от времени забегая вперед и заглядывая в глаза. Мономах знал, что его любовница в лучшем случае равнодушна к животным, но его это не беспокоило: в конце концов, они не живут вместе, поэтому ее пристрастия его не касаются. Жук переживет, если она не станет с ним целоваться!

Признаться, Мономаху не хотелось видеть Анну сегодня: слишком многое занимало его мозг, чтобы он мог расслабиться. В то же время, может, именно это ему сейчас и нужно – оторваться от размышлений, очистить голову и взглянуть на все под другим углом?

Вздохнув, Мономах пошел к двери.

– О, привет! – воскликнула Анна, когда, не успев дотронуться до ручки двери, буквально уперлась ему в грудь. – Как ты узнал, что я здесь?

– Почувствовал, – ухмыльнулся он и тут же добавил: – Шутка, я увидел тебя из окна!

– Зря ты это сказал!

Она вошла, мягко, но решительно отодвинув ногой Жука, который крутился рядом.

– Что это за стук? – спросила Анна, пока Мономах принимал у нее пальто и вешал его на вешалку. – Неужели кому-то на ночь глядя вздумалось заняться колкой дров? Твои соседи ненормальные!

– Это не соседи.

– Значит, твой работник, этот, как его… Азамат?

– Сархат.

– Тебе следует сказать ему, что не стоит работать допоздна!

– Если скажу, он обидится.

– Что-то я не понимаю, он на тебя работает или как? – удивленно спросила Анна, следуя в гостиную впереди Мономаха. – Создается впечатление, что он – твой родственник, раз ты потакаешь его желаниям!

– Я ничему не потакаю, ведь Сархат пытается…

– Господи, это еще что такое?! – взвизгнула Нелидова, тыча указательным пальцем в Капитана, который сидел на жердочке, поджав одну лапу и склонив голову набок, словно размышляя, реагировать ему на вопль незнакомки или нет.

– Его зовут Капитан, – пояснил Мономах. – Это траурный какаду…

– Ну да, конечно, именно – траурный! Тебе мало этой огромной собаки, так ты еще и птицу в дом притащил!

– В мой дом, прошу заметить, – холодно отрезал Мономах. – Ты тоже сюда приходишь, Сархату это не нравится, но, повторюсь, это мой дом, поэтому я могу принимать здесь всех, кого пожелаю.

– Ты сравниваешь меня с попугаем? – подняла тонко выщипанные брови Нелидова.

– Тебя оскорбляет такое сравнение?

– Враги сожгли родную хату! – внезапно прогундел Капитан, почесав когтистой лапой крючковатый клюв. – Убили всю его семью! Куда теперь идти солдату? Убили! Убили!

Лицо Анны стремительно меняло выражения – от недоверчиво-изумленного до почти что восхищенного: Капитан выговаривал слова настолько четко, что, казалось, он обладает собственным тембром, весьма смахивающим на человеческий. Ни обычного скрежета, свойственного какаду, ни присвиста – он говорил, вернее декламировал, как настоящий артист, выпятив грудь колесом и полуприкрыв глаза, наслаждаясь звуком собственного голоса.