Клиническая ложь

Адвокат Горин, поднявшийся ему навстречу из-за своего стола, оказался высоким, подтянутым мужчиной лет семидесяти, седовласым, с большой плешью посередине черепа, напоминающей монашескую тонзуру.

Мономах принялся было извиняться за опоздание, однако Горин пресек его попытку, сказав:

– Я навел о вас справки, Владимир Всеволодович, и понял, что вы человек занятой.

– Вы наводили справки?

– А как мне еще было понять, стоит ли с вами встречаться? – пожал плечами хозяин кабинета. – Я, уж простите за откровенность, вас не знаю – вот, слава богу, есть интернет – отличная штука! Я почитал о вас, о больнице, в которой вы работаете, и счел, что вы достойны доверия. Вас это оскорбляет?

– Да нет, честно говоря, – покачал головой Мономах.

– Вот и чудесно! Присаживайтесь, Владимир Всеволодович, и расскажите мне, что вам известно о моем друге Аркадии.

– Собственно, не так много, – признался Мономах. – Лишь то, что рассказал его сосед, если так можно выразиться – владелец мебельного магазина напротив, да еще Вероника Генриховна Циммерманн…

– Вы встречались с Вероникой? – удивленно вздернул брови адвокат. – И она с вами говорила?

– Ну да, а что такое?

– Знаете, молодой человек, это… Видимо, в вас что-то есть, раз Вероника согласилась с вами встречаться!

– Вероника Генриховна, по-моему, была рада, что хоть кого-то интересует, что случилось с Аркадием Андреевичем.

– И она права! – вздохнул Горин. – Я виноват перед ним.

– Почему?

– Меня не было рядом, когда он умер.

– Вы не могли знать…

– А должен был, понимаете? На то и друзья, чтобы предвидеть, предчувствовать беду… Но это все лирика! Лучше расскажите, почему вы считаете, что попугай, попавший к вам в руки, именно Капитан?

– Вот, взгляните, – сказал Мономах и, найдя в своем телефоне снимок, предусмотрительно сделанный накануне встречи, продемонстрировал собеседнику.

– Ну да, это точно такой же попугай, – согласился тот. – Однако, думается мне, такая птица в России – не единственная!

– У него на лапе кольцо с клеймом. Так я и узнал, кому он принадлежал.

– Разве там есть имя владельца? – удивился Горин.

– Нет, но по номеру можно понять, в каком питомнике ее вырастили. Если, конечно, пернатого не привезли контрабандой из-за границы, но это – не наш случай!

– Надо же! У того попугая тоже имелось на лапе кольцо с номером…

– У какого – того?

– Скажите, Владимир Всеволодович, а есть ли у Капитана какие-то особые приметы?

– Да нет вроде… Если только насчет репертуара?

– Какого репертуара?

– Ну, он любит декламировать слова из песни Бернеса – знаете, «Враги сожгли родную хату…», а еще недавно разразился «Темной ночью»…

Не успел он закончить, как Горин, внезапно побледнев, вскочил из-за стола и пулей вылетел из кабинета – от человека его возраста вряд ли стоило ожидать подобной прыти.

Может, неожиданно поплохело? Или он сказал что-то, расстроившее мужика?

Адвокат вернулся минут через пять. Выглядел он иначе, чем в начале встречи – подавленным, что ли, опустошенным. Как будто он услышал новость, которая ошеломила, оглушила его. Но ведь он и так знал о смерти Рукояткина!

– Вы здоровы, Борис Ильич? – с тревогой поинтересовался Мономах. – Вы что-то принимаете?

– Нет-нет, не в этом дело, Владимир Всеволодович, – остановил его тот. – Просто ваши слова дали мне понять, насколько я заблуждался! Должен был бы вспомнить Аркашины слова, но…

– О чем вы говорите?

– Раз вы встречались с Вероникой, значит, она посвятила вас в непростые отношения Аркадия с семьей его покойной сестры?

Мономах молча кивнул.

– Знаете, – продолжал Горин, – мой друг был ужасным оптимистом, никакие несчастья и трудности не могли его сломить! Вы в курсе, что он начинал свое дело несколько раз?

– Нет, Вероника Генриховна…

– Они тогда еще не встретились. Аркадий всегда обожал старину. Не как любитель, а как профессионал. Будучи коренным питерцем, он окончил Художественно-промышленную академию имени Штиглица, бывшее Мухинское училище, по специальности художник-реставратор.

– Выходит, он действительно разбирался в искусстве!

– Еще бы! С юных лет Аркашу влекли тайны художественных полотен и старинных предметов, и постепенно он стал настоящим экспертом. Вы представляете, Владимир Всеволодович, сколько в мире поддельных предметов искусства?

– Никогда не задумывался, – честно ответил Мономах.