Клинический случай

– Эмма, я напал на возможное убийство знаменитости. Ко мне обратилась безутешная сестра, она подозревает, со смертью ее брата что-то нечисто. Говорит, только я могу ей помочь. И что мне прикажешь делать? Захлопнуть дверь перед ее носом? Сказать, что газете нет дела до ее брата, даже если его грохнули?

Несмотря на то что я так лихо приукрасил решимость Дженет Траш, Эмму моя речь нисколько не трогает:

– Я уже говорила, Джек. Это статья для Городских Новостей. Если они захотят, конечно. Ты сделал свое дело – написал некролог. Тебя это больше не касается. – Она свирепо уставилась на меня, сейчас дыру проделает.

– Чего ты так боишься? – Как будто я сам не знаю.

– Какой же ты говнюк, – говорит она.

Я вскакиваю, мои глаза распахнуты, я весь свечусь от радости и прыгаю с ноги на ногу, как полинезийские ходоки по углям. Вот это прорыв!

– Ты назвала меня ругательным словом? Да, да, я уверен, что назвала. Ты сделала это!

– Мы не на работе. – Эмма краснеет, затем говорит: – Послушай, извини. Это было непрофессионально.

– Нет, я рад. Это значит, у нас наметился прогресс. Стены рушатся и все такое. Хочешь свежевыжатого апельсинового сока? Или кофейку без кофеина?

Эмма отвечает:

– Старина Полк требует тебя к себе, Джек.

Я замираю на месте и делаю резкий вдох:

– Что? Ты же вроде говорила, что он умирает.

– Он хочет, чтобы ты взял у него предсмертное интервью, хочешь верь, хочешь нет. Чтобы вдохнуть жизнь в его некролог.

– Боже милосердный!

– Это была не моя идея, клянусь.

– Это не последнее желание – это извращение.

– Полностью с тобой согласна, – кивает Эмма, – но Аксакал уже дал добро.

– Еблан полудохлый!

– Я тебя умоляю, Джек.

– Почему я? – тупо вопрошаю я.

– Очевидно, старику нравится, как ты пишешь.

Транквилизаторов обожрался, не иначе. Я стягиваю футболку, бросаю ее на абажур и начинаю бездумно теребить резинку трусов. Эмма поглядывает на меня с опаской. Ей совсем не улыбается перспектива разбираться с голым сотрудником.

– Не увлекайся, – советует она.

– Не льсти себе. – И я отбываю в душ. Через двадцать минут я возвращаюсь в комнату – Эмма так и сидит в кресле. Не ожидал, честно признаться. Она нацепила очки для чтения и читает некролог, который я недавно вырезал из «Таймс». Обвернутый полотенцем, я стою посреди комнаты, с меня капает вода, я похож на страдающего недержанием городского сумасшедшего.

Эмма поднимает на меня глаза и взмахивает газетной вырезкой:

– Потрясающий заголовок.

– Потому я и оставил его себе на память.

Однострочный заголовок некролога гласит:

«Рональд Локли, 96 лет, друг кроликов».

Эмма говорит:

– Невозможно пройти мимо.

– Именно.

– Даже если ты, как, например, и я, не дружишь с кроликами, – говорит она и добавляет, словно читая мои мысли: – Господи, ну почему у меня не получаются такие заголовки?

Я не могу сдержаться:

– Вот тебе пример: «Макартур Полк, 88, преуспевающий симулянт».

– Джек, прошу тебя. Умоляю.

Я аккуратно опускаюсь в кресло напротив Эммы. Волосы у меня еще мокрые, и я чувствую, как капли воды стекают по левой мочке. Я молю бога, чтобы Эмма не отвлекалась на такие пустяки.

– Не волнуйся. Я поговорю с Аксакалом, – отважно заявляю я.

– Дело не только в нем, – возражает Эмма. – Мистер Мэггад тоже проявил интерес. Он ходил к старику в больницу и думает, что тот бредит, а не просто помирает.

Я с жаром начинаю доказывать Эмме, что произошло недоразумение. Рэйс Мэггад III презирает меня, он никогда бы не допустил, чтобы мне поручили такое ответственное задание, как некролог Старины Полка.

Эмма барабанит пальцами по коленке.

– Аксакал в недоумении. Я в недоумении. Ты в недоумении. Но так уж обстоят дела.

Я беру тайм-аут и собираюсь с мыслями.

– Я понял. Мэггад, этот гребаный двуличный яппи, хочет меня подставить.

– Каким образом, Джек? И зачем?

В голосе Эммы слышится сочувствие: она, очевидно, полагает, что руководство уже так надо мной поиздевалось, что дальше ехать некуда. У меня даже челюсть отвисает. Я принимаюсь разглядывать ведущую вниз дорожку редких волос у себя на животе – ну вот, уже седые появились.

Эмма прерывает молчание:

– Мне жаль, Джек. А теперь иди одевайся.

Я поднимаю глаза и смотрю на нее:

– Джимми Стома в обмен на Старину Полка.

– Не пойдет. – Она яростно мотает головой.

– Эмма, а ты знаешь, сколько я могу просидеть на бюллетене по болезни?

– Не смей мне угрожать.

– Завтра ты получишь письмо от известного дипломированного сотрудника службы здравоохранения, – не унимаюсь я, – подтверждающее всю серьезность моего состояния и мой диагноз – хронический колоректальный дивертикулез. Милая моя, к тому моменту, как я закончу свое лечение и моя трудоспособность восстановится, мистер Макартур Полк уже станет другом червей.

Эмма вскакивает – сейчас лопнет от злости:

– Поверить не могу, Джек, ты хочешь заставить врача лгать!

Я мрачно подтверждаю, что у меня есть связи в мире гастроэнтерологов.

– Но, – продолжаю я, – дай мне десять дней на Джимми Стому – и я тотчас отправлюсь к Старине Полку.

– Неделю. Больше не получишь, – сдается Эмма. – И этого разговора не было, ясно? Я вообще к тебе не приходила.