Клиника «Амнезия»

– Видишь ли, – начал Суарес, – кое-кто считает, что он был не пара моей сестре, будто он был слишком одержим идеей социальной справедливости, совсем как параноик. Как это вы, англичане, обычно говорите, всегда готовый кулаками махать, я правильно сказал?

Я утвердительно кивнул.

– Но я никогда не был согласен с этой точкой зрения, – продолжил Суарес и налил себе еще текилы. – Мой собственный отец, да упокоит Господь его душу, как-то сказал о Феликсе, когда стало ясно, что он женится на моей сестре: «Он похож на ребенка, который не хочет спать ночью, потому что боится, что игрушки неожиданно оживут».

Сделав глоток из рюмки, Суарес подмигнул мне.

– У сына Феликса, моего племянника, та же беда, он тоже не хочет спать ночью. Но не потому, что боится оживающих игрушек, а потому, что страстно надеется на то, что они оживут, и хочет наблюдать за этим.

Я встал.

– Суарес, я все-таки хочу здесь немного прибрать. Здесь стоит жуткий запах. Такое нельзя оставлять до завтра.

– Можешь оставить это Фабиану, если хочешь. Пусть сам убирает за собой, – сказал Суарес.

– Я сам все сделаю, – ответил я.

Несколько раз попав не в те комнаты, в том числе и в ту, где во множестве хранились чучела животных, часть которых мне раньше никогда не встречалась, я наконец нашел шкаф, в котором Евлалия хранила моющие средства. Я взял там резиновые перчатки, ведро, какой-то дезинфектант и вскоре опустился на колени на шахматный пол и принялся за уборку. Негромко скрипнула дверь. Это вернулся Суарес – по-видимому, решил выпить последнюю рюмку перед сном. За это время он успел переодеться в красный плюшевый халат. Он прошел через всю библиотеку, приблизился к столу и сел в кресло. Мне показалось, будто Суарес слегка пошатывается, но я отнес это на счет моего собственного опьянения.

– Будь добр, расскажи мне, что ты сегодня услышал от Фабиана, – обратился он ко мне он. – Меня не на шутку встревожили сегодняшние его откровения. Хотелось бы знать, что у парня сейчас на уме.

Стало ясно, что Суарес загнал меня в угол. Я стащил с рук резиновые перчатки, бросил щетку в ведро с водой и снова сел за стол.

И насколько мог подробно пересказал историю с корридой. Поскольку я все еще был нетрезв, то по какой-то необъяснимой причине обмолвился о том, что мать Фабиана могла пропасть без вести, потеряв память. Я стал терять нить разговора, забывая, кто именно только что говорил.

Когда я закончил, Суарес ничего не сказал, и я подумал, что своими откровениями навлек на Фабиана неприятности.

– Я уверен, что Фабиан сам во все это не верит, – произнес я. – Наверное, он просто пытался найти разумное объяснение случившемуся, хотел рассказать мне правдоподобную и занятную историю. Вам не стоит так беспокоиться по этому поводу.

– Самая главная проблема Фабиана заключается в том, – начал Суарес, – что невозможно понять, верит ли он сам в то, что говорит. Иногда мне становится тревожно – он настолько убедительно несет всякий вздор, что сам начинает в него верить. – Суарес нахмурился. – Наверное, мне нужно с ним поговорить. У меня такое ощущение, что племянник начинает отбиваться от рук.

Я запаниковал. Если наш разговор дойдет до Фабиана, ярости его не будет предела.

– Вы на самом деле думаете, что это нужно? – рискнул я задать вопрос.

– А разве нет? – спросил Суарес.

– Готов поспорить, в глубине души Фабиан знает всю правду; другое дело, что время от времени он дает волю фантазии, – ответил я. В этот момент я был готов сказать все что угодно, лишь бы скрыть свое предательство.

– Ты прекрасно знаешь, я не из тех, кто будет указывать другим людям, во что им верить, а во что нет, – сказал Суарес. – По крайней мере до тех пор, пока их фантазии не идут во вредим самим. Как ты считаешь, Фабиан перешел уже эту черту?

Я представил себе, что подумает Суарес, скажи я ему, что Фабиан якобы видел на Пасху лицо своей матери в стеклянном ящике, который катили на платформе с колесами. Нет, от меня он, разумеется, этого никогда не узнает. С меня и без того хватало неприятностей.

– Вроде бы нет, – произнес я.

– Точно? Ты уверен?

– Точно.

Моя уверенность придала ему бодрости. По-видимому, Суаресу просто хотелось, чтобы кто-то успокоил его, сказал, что на самом деле все не так серьезно. Причем он явно – хотя непонятно почему – желал, чтобы этим человеком был именно я. Как вы понимаете, ответственность подобного рода была мне совершенно ни к чему.

– Ты, конечно, прав, – продолжал Суарес. – Иногда это не так уж мучительно – позволить людям верить в то, что им по душе. Я до сих пор помню, насколько мне было паршиво, когда я узнал о гибели сестры. Мне потребовалось время, чтобы смириться с тем, что ее больше нет, когда я узнал, что ее тела в машине не оказалось. – Суарес на мгновение умолк, вздохнул и заговорил снова: – Иногда реальная жизнь бывает ужасно тяжелой, ты согласен со мной?

Мне вспомнился Фабиан. Что сказал бы человек, лишенный воображения?