– У меня такое ощущение, будто они вошли в мою кровь и все время причиняют боль.
На сей раз промолчал я.
– Вдруг в клинике для жертв амнезии держат запас воспоминаний, как в обыкновенной больнице – запас крови, – продолжил Фабиан. – Даже если мы и не найдем мою мать, то как знать, может, нам удастся по крайней мере отыскать воспоминания о ней, которые я потерял.
– Только потому, что не помнишь ее так же хорошо, как и отца, – неуверенно произнес я, – из этого вовсе не следует, что…
– Я и не утверждаю, что ничего не помню. Кое-что врезалось мне в память.
– Расскажи.
Фабиан немного помедлил.
– Мать любила персики. Всегда их ела. От нее постоянно пахло персиковым соком.
– Похоже, что…
– Память – странная штука, – перебил он меня. – Знаешь, можно ведь создавать воспоминания самому. Я могу заставить тебя навсегда запомнить это мгновение. Для этого нужно каким-то образом его пометить, чтобы никогда о нем не забыть.
– Мне придется какое-то время подождать, прежде чем ты сумеешь убедить меня, что так оно и есть.
– Верно, но все же я попытаюсь, – сказал Фабиан и
– Это было бы прекрасно. Послушай, тебе хватит пока курить.
– Готов поспорить с тобой, – не унимался Фабиан. – Ставлю пятьдесят долларов на то, что заставлю тебя запомнить это мгновение, ну, допустим, на десять лет.
– Идет, – согласился я. – Полагаю, через десять лет я смогу легко потратить пятьдесят долларов на такой пустяк, как спор. Во всяком случае, надеюсь, что смогу. Но ты тоже должен запомнить это мгновение, иначе ты не сможешь потребовать с меня деньги, если я проиграю.
– Мне это не нужно.
– По рукам. Договорились.
– Тогда давай свою руку. Обменяемся рукопожатиями.
Я протянул ему руку. Фабиан крепко схватил меня за запястье и другой рукой вдавил мне в ладонь зажженный кончик самокрутки.
– Ну ты козел! – взвыл я, пытаясь вырваться. Однако Фабиан, с усмешкой глядя мне в глаза, продолжал гасить самокрутку о мою руку. На ладони моментально вздулся ярко-красный волдырь, весь в частичках пепла. Наконец Фабиан отпустил меня, и я бросился к воде, чтобы погрузить в нее обожженную кисть.
– От соленой воды заживет в два счета! – крикнул мне вслед Фабиан. – Гарантирую, это мгновение ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь.
– Да пошел ты!
Однако следует признать: Фабиан оказался прав. Сегодня каждый раз, когда я смотрю на свою ладонь, то вспоминаю это мгновение. Отметина, которую он оставил на моей руке, – не больше шрамика от ветряной оспы. Она плохо различима, но все равно видна. По одну сторону от былого ожога – две или три линии. Словно отпечаток пальца Фабиана, навсегда запечатленный на моей руке и ставший частью моего кода ДНК.
– Вот видишь? – сказал Фабиан, когда боль немного улеглась и я снова сел на песок. – Это, конечно, экстремальный способ доказательства правоты моих слов, но ведь я мог бы добиться цели, сказав тебе что-то значимое и памятное. Допустим, я сказал бы тебе, что трахался с твоей матерью, и ты бы поверил. И запомнил мои слова. Слова – тоже действия. Правильная фраза с моей стороны имела бы тот же эффект, что и поступок. Она запечатлелась бы в памяти ничуть не хуже.
– Но ты ведь не стал искать такую правильную фразу, верно? Ты взял да и прижег мне руку, черт тебя возьми.
Фабиан снова зажег самокрутку и сделал затяжку.
– И слово было Бог, – произнес он, вытянув губы трубочкой и выпуская кольцо дыма. – Как ты думаешь, это настоящая травка? Я что-то не чувствую никакой разницы.
Я расхохотался так, что свалился с камня.
Пришло время подумать о ночлеге, и мы уже собрались уходить с пляжа, когда за спиной у нас со стороны моря донесся какой-то звук – не то глухой удар, не то взрыв в отдалении от берега.
– Это еще что такое? – удивился Фабиан.
– Наверно, что-то связанное с войной, – предположил я. – Может, где-то рядом идут военно-морские учения?
С этими словами я устремил взгляд в сторону линии горизонта, надеясь увидеть там что-нибудь примечательное.
– Круто! – произнес Фабиан. – Может, мы с тобой станем свидетелями потопления корабля или другого исторического события.
– Черт, что же это такое? Кажется, стреляют из какого-то мощного оружия.
– Наверно, взрываются мины.
– Или торпеды. Похоже, перуанцы выследили одну из наших подводных лодок.
– А разве у нас есть подводные лодки?
– Не знаю.
– Где-то идет бой.
– Точно. Черт побери, дело серьезное.
– Что там, черт возьми, происходит?
– Это пеликаны, – неожиданно раздался чей-то голос.
Мы с Фабианом мгновенно обернулись. Позади нас стояла девочка лет десяти. Кожа нежного оливкового оттенка: Легкое летнее платьице желто-красной расцветки. Дужка пластмассовых очков сломана и заново склеена при помощи изоленты.
– Что? – переспросил я.