Клиника Сперанского

— Так вот, Игорек, — сказал Фадеев, промокнув жирные губы салфеткой. — Ты всё интересовался нашей ассоциацией. Начнем по порядку. Есть сеть московская, ею руководит Маркел Ромуальдович Ясенский, и есть сеть российская, которая подчинена Александру Викторовичу Петрову. Помимо этого существуют представительства в крупных и средних городах, и все они подчинены господину Петрову. Говоря про трех китов международной ассоциации, мы имеем в виду англичанина Робинсона, шведа Корсберга и опять же Александра Викторовича.

— Очень интересно, но, может, как-нибудь потом? — промямлил Кислов, понимая, что информация явно избыточна, а это либо накладывает какие-то дополнительные обязательства, либо подразумевает печальный конец. Приговоренному можно говорить всё, что угодно, дальше могилы не уйдет.

— Продолжать? — спросил Фадеев.

— Валяй, Гордеич, — сказал Ясенский. — Потом и я что-нибудь добавлю.

«Пора линять, — подумал Кислов, понимая, что приговорен. — Опасен только Шубенкин. Жаль, пистолет не взял, раззява. А вдруг что-то еще расскажет? Обидно пропускать, подожду маленько».

— Вижу, уже намылился? — сказал Фадеев. — Ничего не получится, дорогой, сиди слушай.

Кислов дернулся было встать, но, вот проклятье, отказали ноги. Маленькие, злые глазки Шубенкина почему-то оказались совсем близко: буравят, царапают, а мозг вспухает, наполняется тяжелой кровью. Игорь схватил графин, собираясь швырнуть в Аскольда, но ватные руки не выдержали тяжести, выронили тяжелый хрусталь. Тарелка, естественно, вдребезги, графин вдребезги, со стола на брюки течет смешанная с кетчупом красноватая жижа. Пудовым одеялом наваливается усталость, безразличие, плевать на приговор, плевать на жижу, на то, что вновь начинает вещать Фадеев, в сознание прорываются лишь некоторые фразы.

«Бу-бу-бу, — набатом звучит в голове голос Фадеева. — Думаешь, один Сапрыкин?.. Это так, пешка, чтобы другие пешки вроде тебя не мешали… Бу-бу-бу…Образец у нас пока один — это Аскольд Шубенкин, который тебя держит на аркане, как сявку, но будут и другие… Их время проходит… Может, тебе будет интересно: Катенька Арабескова, в которую влюблен Новиков…Бу-бу-бу…И будут, будут чистить до посинения…»

Кислов сомлел, уронил голову на грудь, а когда вновь пришел в себя, то услышал, как Маркел сказал:

— О, снова навострил уши. Теперь моя очередь.

И принялся молотить о том, что чекисты дураки, не видят своей выгоды. Человек чипированный, он же чече или чича, как кому нравится, будет жить в удовольствии, так как чихать ему на внешние раздражители. Чихать на сволочей-соседей, на инфляцию, на толкотню в троллейбусе, на то, что собачий холод или чертовская жара. Внутренние посылы, формируемые щадящей, корректной программой, программой абсолютно здорового, довольного собой победителя, вот что будет главным. Любая работа хороша и по плечу, чип вовремя подскажет, что нужно делать. Никаких тебе шпионов, вредителей и предателей. Если в программу включить квесты, кроссворды, загадки, то жить станет в сто раз увлекательнее, жизнь — развлечение, и не нужны будут компьютерные игрушки. Уйдут в небытие конкуренция, когда друг дружку локтями и коленями, бытовое хамство, отпадет за ненужностью квартирный вопрос, так как достаточно будет раскладушки, к чему каждому чудаку по комнате? Питание станет умеренным, необременительным, без всех этих грудинок, филе, сосисок, колбас, копченых угрей, паштетов, лангетов. Вместо этого по примеру мудрых китайцев — змеи и птички, по примеру мудрых корейцев — бродячие собаки…

Голос его звучал всё слабее и слабее, чувствовалось, что подходит очередь кошек, мышей и тараканов, но тут, кашлянув, вмешался Петров.

— Ася, — сказал он, обращаясь к Шубенкину. — То, что ты делаешь, неаппетитно. У него кровь из ушей.

«Это про меня», — догадался Кислов и провалился в сладкую манящую черноту.

Глава 33. Ты уже не чекист?

— Опять получилось, — невозмутимо сказал Шубенкин, проследив за тем, как Кислов, до этого телепающийся в кресле, как зверски пьяный извозчик, рухнул мордой в разбитое стекло. — И ведь пальцем козла не тронул, пальцем.

— Ты, Ася, становишься опасным, — заметил Петров. — Этак, заснешь, а ты что-нибудь навнушаешь, что-нибудь неаппетитное. Скажи честно, зачем добил ребят фон Пампуха? Спали, никому не мешали.

— Дай, думаю, попробую, вдруг получится? — ответил Шубенкин, и глазки у него от приятных воспоминаний сделались масляными. — И ведь получилось.

— Мда, всё это весьма противно, — сказал Фадеев, стараясь не глядеть на своего окровавленного, приклеившегося физиономией к столу, окостеневшего помощника. — Черт с ними, с головорезами Пампуха, но как-то мы, Александр Викторович, лихо с собственными кадрами расправляемся. А вдруг пригодился бы?

— Так ведь сам же приговорил, — напомнил Маркел, обгладывающий куриную ножку. — Нечего тогда было начинать. Ассоциация, ля-ля, бу-бу. Удивляешь ты меня, Гордеич, будто впервой.

— Не жалей, — посоветовал Петров. — Скорее бы предал, а не пригодился.

Погладил черную свою бородку и добавил: