Клиника Сперанского

Утром, изучив снимки с помощью лупы, он засомневался, что это съемки сумасшедшей Моллюсковой. Рубашка похожа, но не та, их у него две в клеточку, купленные на одном лотке. Обе кремовые, одна в тоненькую зеленую клетку, другая в синюю, так вот в пятницу он был в первой, а вторую, которая на снимке, носил, дай Бог памяти, во вторник. Между ними была серая с двумя кармашками. Та-ак.

Теперь фон. Это без сомнения квартира Моллюсковых, лежит, естественно, убиенный хозяин. Всё почему-то в дымке, но с лупой разобрать можно.

Озабоченный Новиков к фотографу вполоборота, то есть сделал грязное садистское дело и ходу, пока никто не увидел. Ан нет, камера увидела, зацепила несколько снизу, как бывает, если съемка из кармана. И в этом нелепица, потому что в тексте сказано: фотографии произведены в автоматическом режиме.

А если в автоматическом режиме, то камера обычно устанавливается повыше, так обзор больше, но никак не на уровне пупка.

Ясное дело, за ним следили и при этом вели съемку из кармана, уподобившись сбрендившей Моллюсковой. Кстати, может именно они и научили бедную женщину щелкать через дырку в халате. Спрашивается, кто — они?

Теперь уже понятно, что Логус здесь ни при чем.

Итак, убив Моллюскова, преступник или преступники зафиксировали труп на пленке (флэш-карте), а далее сляпали довольно правдоподобный фотомонтаж со следователем Сергеевым в главной роли. Кстати, он, Андрей, известен им как следователь Сергеев и никак более.

Фу ты, от сердца отлегло, хотя и так было очевидно — туфта, навет, подлое очернение. Теперь всё можно по полочкам разложить перед тем же Ираклием, перед тем же Логусом, что на сайте — чистой воды фальшивка.

Но извращенный факт имел место, и Новиков позвонил Уханову.

Тот, несчастный, спал после вчерашней встречи в посольстве Монголии. Как известно, главная болезнь дипломатов — цирроз печени, теперь к дипломатам активно присоединилась и политическая элита.

Уханов был еще молод, и ему, чтобы вывести из организма токсины, достаточно было крепкого сна, утреннего душа и горячего острого завтрака. С возрастом возникнут проблемы, проецируемые на печень.

— Может, поэтому сейчас во власть принимают молодых? — подумал Новиков, слушая, как Уханов после дурного, какого-то птичьего «Аллё» покашливает и похмыкивает, прочищая горло.

— Это я, — выдержав паузу, сказал Новиков. — Прошу извинить за ранний звонок, но желательно встретиться…

Мы же тем временем перенесемся в одну из частных могучих клиник, всячески поддерживаемую и опекаемую Московской мэрией, поскольку здесь её члены проходили бесплатную диагностику на дорогущих импортных аппаратах и амбулаторно лечились от полового бессилия, ожирения, умственных и прочих внутренних расстройств. В лечении активно применялись гормональные препараты, о чем пациенты были заведомо уведомлены, а так как во всем мире гормоны стоят немалых денег, то никто особо не возражал. На халяву-то. Тем более, что эффект был разительный.

Но это так, к слову, экономность городских властей не входит в нашу тему. Мы отправимся в один из корпусов клиники, попасть куда обычному человеку совершенно невозможно из-за продуманной системы охраны. В экстренных случаях предусмотрена отсечка отдельных блоков здания с центрального диспетчерского поста — проходы наглухо перекрываются стальными щитами.

Хирург Анохин, могучий мужчина сорока с лишним лет, для удовольствия таскающий по вечерам штангу, электронным пропуском открыл дверь одной из палат. Его сопровождали помощник Зверев с чемоданчиком и санитар Кавлягин — детина под два метра ростом с волосатыми ручищами рубщика мяса. Все, естественно, в белых халатах, но у Кавлягина, которому главное не в разрезе пинцетом ковыряться, а в лоб засветить разбуянившемуся больному, утихомирить, рукава засучены.

На единственной в просторной палате кровати головой к забранному решеткой окну лежал человек с натянутой до глаз простыней. Спал.

— Прикован? — с опаской уточнил Зверев.

— Ага, — отозвался Кавлягин.

— А кто же простыню натянул?

— Да фиг их, этих обормотов, знает, — с сомнением сказал Кавлягин.

— Тэ-экс, — деловито произнес Анохин и пощелкал пальцами перед лицом спящего.

Тот мгновенно раскрыл глаза — желтые, волчьи, в которые лучше не смотреть.

— Как себя чувствуем? — ласково спросил Анохин.

— Благодарствуем, — тихим шипящим тенорком ответил больной.

— Посмотрим, что у нас, — сказал Анохин, отгибая простыню и обнажая живот с двумя полосками пластыря.

Тело у больного было поджарое с рельефными мышцами. Вообще-то по всем меркам он был тощ, но, чувствуется, невероятно вынослив. Кожа белая, незагорелая, лицо узкое, неинтересное, с легким загаром. Такого увидишь, не обратишь внимание, вот только что глаза… Однако, их можно опустить или надеть черные очки.

Запястья и лодыжки больного были прикованы к кровати, и это могло бы показаться странным, ведь человек судя по всему недавно перенес операцию. Может, чтобы, ворочаясь во сне, случайно не травмировал самого себя?

— Ну, тэк-с, — сказал Анохин и крепкими пальцами с треском отодрал от кожи пластырь.