Клинки города ярости

– Сдохни! Сдохни, и этим мне поможешь! Или убей меня! Просто убей. – Мой вопль сорвался на шепот. Мысли разбегались под напором жара, а память растворялась, словно кисель.

– Милый мой, я останусь с тобой до конца. – Женский голос все шептал и шептал, пока чьи-то руки обтирали мое тело чем-то блаженно мокрым.

Мне дали попить, но губы отказались размыкаться, отчего вода стекла на грудь и наверняка испарилась от раскаленной кожи. Я пытался рвать на себе волосы в надежде, что новая боль заглушит жар. Царапал грудь и лицо, но кто-то держал мои руки. Мужской голос противно причитал, я руганью отгонял его и с силой отмахивался от чужих прикосновений.

– Нет, не смейте меня трогать! Убейте! Я должен умереть! Хозяин, молю, спаси меня и убей! Я больше не могу мучиться!

Силуэты смешались перед глазами. Кто-то с силой схватил меня за шиворот и что-то влил в рот. Я попытался выплюнуть неведомую дрянь, но мне зажали рот. Кажется, я кричал так, что сорвал голос. Меня держали, пока я пытался размозжить себе голову об стену… или об пол…

Я потерялся в маленьком или чрезвычайно огромном пространстве, остался наедине с чьим-то силуэтом или же в центре огромного людского круга. Я тонул в боли. Кричал. Кричал. Кричал! Мечтал умереть. И, кажется, видел тьму. Или чьи-то глаза. Они плакали, кажется… Я плакал сам, и слезы обжигали пылающие щеки. Меня поили, поили, поили. Гладили или били. Голоса слились в какофонию, отчего я зажимал уши и выл от собственных обжигающих прикосновений. Кажется, кое-как стаскивал штаны в попытке освободиться от одежды, под которой углями тлела кожа.

Вокруг метался морозный ветер, и кожа блаженно остывала. Я вдыхал и вдыхал, ощущая, как пламя ненадолго отступает, а потом воздух вновь нагревался и обдавал уже горячими порывами. Из моего рта вновь летели мольбы прекратить пытку.

Не знаю, как долго меня съедал жар. Кажется, прошло всего несколько минут, за которые я успел умереть, воскреснуть от новой боли и умереть снова.

На смену жару пришел холод. В забытьи я натянул на себя все, до чего смог дотянуться. Меня тошнило. Сильно. Я скручивался в узел и извергал желчь болезненными толчками. Кажется, из меня выходила жизнь. Желание умереть никуда не делось, но приказ хозяина перестал довлеть надо мной.

Собачий холод колотил тело, я замотался во что-то большое и мягкое – кажется, в одеяло. Оно не согревало, отчего дрожь мучила сильнее. Кто-то набросил сверху еще одеяло, и еще, и еще. Я завернулся в них и продолжил дрожать под грузом совершенно не согревающего пуха.

Чьи-то горячие руки обняли меня, и объятия эти оказались желанней любого тепла. Вокруг мерцали огненные пятна, что согревали озябшую кожу даже сквозь ворох одеял. Мир превратился в мельтешение бесконечных всполохов, но меня окутывала темнота. Я уткнулся носом во что-то мягкое и пахнущее травами. Желудок больше не скручивали спазмы, потому я больше не боялся глубоко дышать.

Запах трав, мягкие объятия и слабый голос, шепчущий что-то совершенно непонятное, но нежное и целительное, наконец убаюкали меня. Мгла обступила со всех сторон, оставив в памяти лишь горячие руки и мягкий шепот, который мне хотелось слушать вечно.

* * *

Я пошевелился, чувствуя, как болит все тело вместе и каждая косточка в отдельности. Грудь вздымалась с трудом, воздух натужно проталкивался под ребра и выходил со свистом. Я хрипло закашлялся, ощутив во рту рвотную горечь. Открыл глаза и увидел лишь черноту, которую разрывала одна-единственная свеча, трепетавшая в железном подсвечнике на стене. Голова закружилась, а дрожь сотрясла тело набежавшей штормовой волной. Я согнулся в надсадном кашле, и слева тут же послышался осторожный шорох.

Кажется, рядом с матрасом, на котором я лежал в ворохе мягких одеял, кто-то спал. Я замер, поспешно вспоминая, где и как уснул. Меня вновь пытали?

Лохматая фигура рядом пошевелилась и подняла голову. Я метнулся взглядом к взъерошенным кудрявым волосам, что едва достигали плеч, к покрасневшим рукам, к бледному лицу, на котором лихорадочно горели черные глаза. И эти глаза уставились на меня с немой мольбой и усталостью. Я помнил ее. Эту девицу мне приказал убить хозяин. Она пытала меня огнем. Она… спасла меня от чудовища в лесу. Спасла от смерти. Я предал ее и пожалел об этом больше, чем о чем бы то ни было в своей жизни. Я любил ее, а она готовилась выйти замуж за другого. Я предал любящую невесту, провел с ней ночь и уехал, но не забыл. Я искал ее, попавшую в плен к умалишенному брату, и нашел. Я убил воеводу, попался. Меня пытали… Грозились казнить ее, если не подпишу какие-то бумаги. Предупреждали, что будет больно, и боль сжирала мое тело. Я лишился души, зная об этом наперед, только бы ее не тронули и ни в чем не обвинили.

Я убивал. Убил несколько человек и… императора! Хозяин приказал убить ее, и я почти исполнил приказ! О нет! Амаль!