Клинки и крылья

За эти семь дней Нитлот изведал, наверное, все муки, которые не доводилось пережить раньше, и повторил все, которые доводилось. Первые двое — а может, и трое — суток протянулись в каком-то беспамятстве. Нитлот выслушивал истерики лорда Толмэ, заклинаниями очищал повязки для раненых, накладывал новые чары на рыцарские доспехи, покорёженные яростной, бесцеремонной альсунгской рубкой, и на оружие (удалось спасти не больше сотни мечей и копий, а щитов и того меньше). Он почти не спал, держась на стимулирующих травах из запасов Тейора. Вкупе с голодом это валило с ног — оставалось разве что прославлять хвалёную выносливость зеркального народа… Еды не хватало на всех, и осаждённые впроголодь тянули то, что залежалось в нескольких тележках из обоза — их разместили на большой поляне в глубине чащи. Нитлот попросту не задумывался об этом. Время от времени, когда Тейор вконец надоедал, он мусолил зачерствелый хлеб с солью или брезгливо ковырял полоски копчёной говядины. В конце концов, беззеркальным еда сейчас явно нужнее, чем ему…

Всё-таки беззеркальные должны решить, что делать дальше. Это их война, их ответственность. И главный их враг, королева Хелт, тоже остаётся беззеркальной, человеком — хотя Нитлот всё чаще ловил себя на том, что не может представить, как Хелт мыслит или чем объясняет свои поступки. Судя по битве на равнине и колдовству, к которому прибегает эта женщина, человеческого в ней всё меньше. Он назвал бы это безумием, если бы безумцами (в разных смыслах) среди беззеркальных не считались Альен и Соуш.

А Хелт в своей жестокой, непробиваемой узколобости так не похожа на них обоих. И узколобость её приобретает опасный размах… Как, почему тауриллиан — бессмертные и, согласно фантазиям жрицы Наилил, познавшие высшую мудрость — доверили ей столько тайн? Морской демон Дии-Ше, магия для изменения облика, теперь вот образы для иллюзий, заботливо доставленные прямо из Лэфлиенна… Неужели в Обетованном не нашлось никого более достойного, раз уж им так приспичило вернуться?

Со вздохом Нитлот опять подошёл к котелку и ещё раз размешал зелье, критически оценивая его густоту. Хоть в этом уже и не было особой необходимости, он всё любил доводить до совершенства — даже если затея эта была заранее обречена. Со всех сторон укромную полянку обступали ели: они захватили эту часть леса, оттеснив прочь заросли осины, вяза и бука. Было тихо — только в котелке булькало, а ещё дятел настойчиво, точно намекая на что-то, настукивал вдалеке.

Нитлот уставился на снег под ногами; долго не мог понять, почему он такой рыхлый, лёгкий, будто пекарская мука, и с какой стати из-под еловых корней начала выступать чёрная, жирная земля. Верно, ведь уже приходит весна. Он совсем об этом забыл. Воздух был по-прежнему холоден, но мягок — такой же нежной прохладой отдавали карты на белой выскобленной бумаге в Долине (такие нравились Нитлоту больше других), или мороженые ягоды в трапезном доме, или…

Или руки Индрис — той здоровой, сильной Индрис, какой она была до своего прекрасного и бессмысленного подвига с «огненным колесом».

Услышав в себе такое сравнение, Нитлот вздрогнул и на секунду забыл о размешивании. Так и застыл с ложкой в руке — редкой ценностью теперь, когда их не так много спасли в обозе, — пылая ушами на потеху дятлу… Хорошо, что Тейор не видит.

А может, и плохо: может, насмешки Тейора образумили бы его. Ибо сейчас не время и не место сходить с ума. Нитлот слишком хорошо знал и себя, и Индрис. У зеркального народа, конечно, весьма своеобразные представления о времени — и всё же по любым меркам они знакомы очень давно. Не одно поколение учеников они выпустили вместе, не один зимний праздник в честь Госпожи Смерти встретили, бок о бок сидя за столом. На его глазах Индрис стала женщиной и воспитала двух сыновей от сохранивших неизвестность отцов; такая свобода нравов, впрочем, была нормой для женщин Долины. Оба сына унаследовали и материнскую безуминку в глазах, и талант мастерить витражи. Оба очень скоро исчезли, чтобы быть, как это иногда называют, профессиональными волшебниками на службе у беззеркальных — проще говоря, чтобы попадать почаще в передряги и, не скучая, продавать свой Дар.

Индрис отлично видела, что сотворила с Нитлотом вся эта история с Альеном, Фиенни и Ниамор. Видела, но со свойственным ей тактом не лезла в душу, предпочитая держаться на расстоянии. До Нитлота лишь недавно дошло, сколько сил ей, должно быть, потребовалось, чтобы сохранить свою невозмутимую весёлость и любовь к каждому сделанному вдоху в эти странные времена… Почти восемь лет прошло с тех пор, но у зеркального народа отличная память. «Пусть гном выучит для тебя горную дорогу, а Отражение напомнит маршрут твоим детям», — так, кажется, говорят в Ти'арге и Дорелии — говорят, всё реже вдумываясь в жутковатый смысл…