Клинки императора

В тот самый момент, когда его легкие уже готовы были сдаться, свод туннеля сжалился над ним и пошел вверх. Валин вырвался на поверхность, судорожно хватая огромные порции воздуха. Жизнь вернулась к нему, словно шлепок по лицу; на протяжении нескольких бездумных мгновений он мог только бултыхаться и глотать восхитительный влажный воздух, а затем в изнеможении отдался потоку, лежа на спине и глядя вверх, в темноту. Здесь он мог видеть не больше чем по ту сторону своего подводного заплыва, однако течение куда-то исчезло, и, пошарив с обеих сторон руками в поисках стен, Валин понял, что он больше не в туннеле. Он сделал несколько гребков, потом еще, потом его колено ударилось о подводный выступ. Чувствуя, как тяжесть намокшей униформы тянет его вниз, обратно к смерти, которой он столь недавно избежал, Валин вытащил себя из воды на широкий каменный карниз.

Едва успев перевести дыхание, он понял: что что-то не так. Он почувствовал это: яд, раздирающий его сердце невидимыми огненными когтями.

– Нет! – простонал Валин, перекатываясь на бок и сжимая факел трясущимися руками. – Только не сейчас!

У него ушла дюжина попыток на то, чтобы его зажечь. Руки были словно налиты свинцом, легкие скребли о грудную клетку, и он не мог сконцентрировать внимание даже на таком простом действии, как удар кремнем по огниву. Факел был пропитан смолой, а кремень должен был высечь искру даже в намокшем состоянии, но дело было в том, что Валин никак не мог сосредоточиться на задаче.

– Не дури, Хал, – взмолился он, когда факел наконец вспыхнул, осветив колышущимся светом серый камень с блестящими искорками кварца. – Дай мне еще несколько минут!

Судорожным усилием он заставил себя подняться на колени, а потом, отчаянно пыхтя, и на ноги. Пещера была огромной, вдвое больше любой из тех, где ему довелось побывать до сих пор, и высотой не меньше Храма Света там, наверху, в Аннуре. Огромные каменные клыки вздымались из пола и свисали с потолка, некоторые из них соединялись в широчайшие колонны, которые он не смог бы обхватить руками. Это место напоминало утробу какого-то грандиозного зверя. Валин чувствовал тяжесть, и не только из-за неизмеримых каменных толщ, давящих сверху: здесь царила атмосфера холодной, сосредоточенной злобы.

Он окинул затуманенным взглядом пространство вокруг, сделал несколько шагов по направлению к низкому карнизу, споткнулся, снова заставил себя выпрямиться. Там было что-то такое… что-то… гнездо! Оно было крупнее тех, что он видел прежде, гораздо крупнее, хотя сочетание камня и затвердевшей слюны было тем же самым. С резью в животе, трясущимися руками, кружащейся головой он шагнул вперед, швырнул факел на голые камни и упал на колени возле него. «Прошу тебя, Хал!» – взмолился он мысленно; по крайней мере взмолилась та часть его существа, которая еще могла думать: «Может быть, еще не все потеряно».

Он пошарил вслепую внутри гнезда, почувствовал под руками твердую скорлупу яйца – огромного яйца! – вытащил его наружу и уставился на него. В отличие от остальных порождений сларнов, оно было черным – черным как смоль и величиной почти с его голову.

– Что за… – пробормотал Валин, сжимая его обеими руками, как умирающий с голоду человек мог бы сжимать кусок гнилого мяса. – Оно ведь должно быть белым…

Может быть, это не сларново яйцо? Стены каверны словно бы сжимались и разжимались вокруг него, в ушах не смолкал хриплый гул. Откуда-то из другого мира – другой жизни, в которой он жил под солнцем и его тело повиновалось ему, жизни, в которой другие люди заботились о нем, пытались ему помочь, – в его голову проник голос Блохи: «Когда у тебя есть только один путь, ты можешь либо плакать и стенать, либо вытаскивать клинок и лезть в драку».

– Ну ладно, Хал, – прорычал Валин, с трудом вытаскивая поясной нож из ножен и погружая его в скорлупу. Яичный белок брызнул между его пальцами во все стороны – тоже угольно-черный, воняющий камнем и желчью. – Похоже, нам с тобой пора выпить на брудершафт.

Он поднял скорлупу над головой, держа обеими руками, словно чашу, затем поднес к губам и наклонил. Его горло перехватило сразу же, как только он сделал первый глоток скользкой, вонючей субстанции – набрал в рот, проглотил и набрал еще, наклоняя скорлупу все больше, пока черная струйка не потекла вниз по его подбородку, по груди его рубашки, одновременно стекая ему в глотку и наполняя желудок масляной тяжестью. Он помедлил, хватая воздух и яростно подавляя позывы к рвоте, желание вывернуть свои кишки на каменный пол, затем снова заставил себя поднести яйцо к губам, бесконтрольно всхлипывая, глотая и давясь, чувствуя в глотке густую, словно пюре, слизь.