Клинки императора

Испытания, которым они подверглись во время Пробы, нисколько не изгладили самодовольства со смазливого лица Юрла, однако его улыбка поблекла, когда он обнаружил, что Валин смотрит прямо на него. Какое-то время он пытался выдержать его взгляд, потом вполголоса выругался и отвернулся. «Мои глаза», – понял Валин. Он видел их этим утром в зеркале, но был чересчур уставшим, чтобы осознать перемену. Раньше они были карими, теперь стали черными. Он воспринял это просто как факт. Тем не менее окружающие, по всей видимости, чувствовали себя под его взглядом беспокойно. Валин запомнил это и отложил в сторону как нечто, что может в какой-то момент пригодиться.

– Прежде чем мы подожжем костер, – продолжала Шалиль, – желающие могут подойти к телу попрощаться.

Валин подождал, пока люди выстроятся в очередь и занял место в самом конце. Некоторые из солдат тратили на прощание лишь несколько мгновений, прикасаясь к руке Лин или говоря несколько слов – молитвы или пожелания, которых он не мог расслышать. Когда к помосту приблизился Сами Юрл, он ухмыльнулся и игриво пощекотал Лин под подбородком. Валин медленно разжал кулак. Лин была уже мертва; Юрл больше не мог ничем ей навредить. Его время наступит очень скоро.

Гвенна вложила что-то в руку Лин, Лейт прошептал ей на ухо несколько фраз с печальной улыбкой на лице, а Гент заткнул за ее пояс свой любимый нож. Когда вперед выступил Балендин, как всегда с волкодавами у ног, он очень долго стоял и смотрел на нее, безмолвный, как и сама Лин, а потом повернулся и отошел прочь.

Наконец Валин обнаружил, что стоит перед помостом. Он взглянул через плечо, словно надеялся, что кто-то из смотрящих подскажет ему нужные слова, но лица собравшихся были тихими и спокойными, словно лица призраков поверх черных мундиров. Валин повернулся к телу. Ранения, от которых погибла его подруга – полдюжины разрезов поперек живота и груди, – были теперь покрыты чистой черной материей. После того как он вынес ее на руках из пещеры, Валин прошелся пальцами по каждому из них, пытаясь понять, как жизнь могла просочиться через несколько повреждений, утечь сквозь них из тела. Конечно, раны были глубокими и неприятными, но, несомненно, они не могли служить причиной ее смерти. Несомненно, требуется проделать в теле более глубокую дыру, вырвать больше внутренностей, раздробить больше костей, чтобы изгнать из него жизнь.

Очевидно, нет… Валин покачал головой. Лицо Лин было желтоватым, восковым. «Полтора дня после смерти», – подумал он и тут же выругал себя за эти клинические подсчеты. Здесь было не упражнение, не обычная кадетская тренировка на поле сражения. Предполагалось, что ему дается шанс сказать ей последнее прости – но на самом деле таких шансов не существовало. Он должен был попрощаться с ней уже давным-давно, должен был делать это каждый день. Ему вдруг пришло в голову, когда он смотрел на ее холодный труп и видел рядом собственное тело в черном мундире, что кеттрал носят черную униформу не для того, чтобы лучше сливаться с темнотой, а чтобы быть готовыми – всегда – к погребению.

Говорить что-либо не было большого смысла, но он мягко взял ее руку и прикрыл глаза, держа ее между своими ладонями. Сейчас был подходящий момент для молитвы, но кому он бы стал молиться? Халу, чья Проба оказалась для нее смертельной? Ананшаэлю, который ее убил? Возможно, Мешкент был наиболее подходящей кандидатурой, но, с другой стороны, Владыка Боли уже освободил ее от своей хватки. Валин открыл глаза, гладя один за другим пальцы девушки, ощупывая суставы, запястье…

Он остановился. Тот, кто обмывал труп, хорошо выполнил свою работу – вся кровь была счищена, раны зашиты тонкой ниткой. Однако на запястье, как раз под выступающей косточкой, виднелась ярко-красная линия натертой кожи. Валин уставился на это место. Среди остальных, более серьезных повреждений такую мелочь было легко не заметить – обыкновенная потертость, ссадина, не больше, – но, раз увидев, он уже не мог отвести от нее глаз. Линия состояла из расположенных «елочкой» еле заметных вмятин, точно таких, какие остаются от лиранской веревки; точно таких, какие они видели на запястьях Эми, когда несколько недель назад перерезали эту веревку, на которой она была подвешена к потолочной балке.