Клинки императора

Валину приходилось постоянно напоминать себе, что Ха Лин была не единственной жертвой. Неммет, лич, и Квинн, начинающий пилот, попросту не вернулись из темных подземных переходов. Ходили слухи, что после того как Проба закончилась, Фейн, Сигрид и Блоха отправились на поиски, однако двое кадетов пропали бесследно. Что-то поглотило их – то ли сларны, то ли обвал, то ли сама эта бесконечная, змеящаяся тьма. Другим повезло больше, однако не все вернулись благополучно. Феррон сумел найти яйцо, однако потерял руку, отбиваясь от стаи сларнов. Эннел в темноте упал с карниза и раздробил себе колено. Разумеется, Гнездо обеспечит их работой, но никто из них никогда не сможет летать на задания.

– Прибывая на эти острова, – продолжала Шалиль, – каждый из нас отказывается от той жизни, которую мог бы иметь. Мы расстаемся с домашним уютом, радостями мирной и обеспеченной жизни, с чувством безопасности, которую дает нам империя. Взамен мы соглашаемся на боль, на лишения, а также, как напоминает нам нынешнее событие, на смерть. Мы отказываемся от семьи, от своих матерей и отцов, братьев и сестер, наших кровных родственников, которых можем больше никогда не увидеть. Нашей семьей становятся те люди, которых мы встречаем здесь.

Валин оглядел собравшихся кадетов. Анник, в кои-то веки без лука в руках, смотрела в сторону гавани: очевидно, ее больше интересовала надвигающаяся непогода, нежели похороны. Гвенна сердито отдирала корку с длинной глубокой царапины, шедшей от ее локтя до запястья. Балендин, лицо и руки которого покрывали свежие шрамы, рассматривал тело Лин с непроницаемым выражением. Юрл умудрялся излучать надменность и самодовольство, даже несмотря на кровоподтек, закрывавший половину его лба. «Да уж, семейка, Кент ее забери», – угрюмо подумал Валин. Большинству этих людей он не доверял, а двоих хотел убить. Месть за нападение на Лин больше не имела смысла, но, с другой стороны, все это Шаэлем проклятое мероприятие начинало казаться бессмысленным. Несмотря на все свои усилия, он был не ближе к раскрытию заговора среди кеттрал, чем в тот день, когда трактир Менкера рухнул в бухту. Одно за другим он рассматривал лица – Анник, Раллена, Юрла, Талала, – и каждое было более непроницаемым, чем предыдущее. Предполагалось, что он будет воином, обнаженным клинком между гражданами империи и их врагами, и тем не менее вокруг него люди умирали один за другим, те, кого он любил, и те, кого едва знал. В его животе образовался тугой узел; его рвали на части гнев на неведомого, безликого врага и отвращение к собственным просчетам.

«Тот, кто все еще сражается в позавчерашней битве, всегда проиграет тому, кто уже начал завтрашнюю», – напомнил он себе. У него еще оставалась пара недель тренировок до того, как его назначат командовать его новым крылом – пара недель до того, как он сможет отправиться за Каденом. Тем временем победа над Юрлом и Балендином была чем-то конкретным, чем-то, за что он мог зацепиться.

– Хотя мы никогда не узнаем, что случилось с Немметом Рантином и Квинном Ленгом, мы знаем, что Ха Лин Ча, лежащая перед нами сейчас, завершила свою Пробу. Она спустилась в эту тьму и нашла там то, что искала. Это значит, что она стала кеттрал.

Это должно было иметь для него значение. Само звание должно было иметь значение. Пусть ненадолго, но Ха Лин добилась того, за что боролась, прошла Пробу. Месяцем раньше Валин сказал бы, что лучше умереть, будучи кеттрал, чем простым кадетом. Больше он не был в этом так уверен. Мертвый человек – это мертвый человек. Теперь она находится во власти Ананшаэля, и вряд ли Владыка Костей будет с ней более милосерден только потому, что Дэвин Шалиль решила, что она заслужила более высокое звание.

– Всем трем павшим солдатам мы оказываем почести как кеттрал, – продолжала Шалиль.

– Бывшим кеттрал, – вставил Юрл с ухмылкой. – Насколько мне известно, мертвые девки не летают на задания.

Валин перевел на него взгляд. В его венах пульсировала обжигающая ярость, руки сжались сами собой. Усилием воли Валин заставил себя оставаться неподвижным, стискивая кулаки так, что ногти впились в ладони, напрягая мышцы, чтобы утихомирить их дрожь, принуждая себя делать ровные вдохи и выдохи, в то время как его сердце бешено колотилось о ребра. Долгое время он чувствовал, что может взорваться, точь-в-точь как одна из «звездочек» Гвенны, но потом приступ гнева прошел так же быстро, как и начался. Огонь прогорел, оставив после себя холодную, беспощадную ненависть.