Клинки императора

– Я парализовала вашего жреца, – объявила Адер, повернувшись к людям, – чтобы вы увидели правду!

Теперь отступать было некуда. У нее было несколько мгновений до того, как толпа осознает, что произошло, накинется и растопчет ее; и тем не менее она должна была говорить ясно и спокойно, так, чтобы они поняли.

– Чтобы показать вам, что он вовсе никакой не жрец и не любимец Интарры, но шарлатан; хуже того – чудовище! Человек, которого вы знаете под именем Уиниана, – всего лишь мерзкий лич, который пытается представить вам свои кеннинги как знак божественной милости!

Десятки людей вскочили со своих мест, некоторые из них кричали, и тем не менее большинство были в смятении, не зная, как себя вести.

«Время еще есть, – сказала себе Адер. – Время еще есть».

– Однако как отличить кеннинг лича от выражения любви богини, чудо Интарры от ужасного святотатства? Долгое время я размышляла над этим в своем сердце. Как узнать, где правда, а где предательство?

Она повернулась, чтобы посмотреть на Уиниана. Он стоял в столбе света, по-прежнему раскинув руки, словно готовился принять невыносимое сияние и жар, однако что-то в нем изменилось. На его лбу поблескивали капельки пота, в глазах мелькал страх.

– Вчера, – продолжала Адер, – я взобралась на вершину Копья Интарры, к древнему жертвенному алтарю моей семьи, чтобы оказаться как можно ближе к солнцу. Я сидела и размышляла над этим вопросом, и Интарра заговорила в моем сердце. Богиня напомнила мне, что существует способ выяснить истину.

Переступив через низкую деревянную балюстраду, она подошла к Уиниану, замершему в колонне жидкого света, настолько близко, насколько осмелилась. Даже за полдюжины шагов она ощущала, как ткань ее плаща нагревается и начинает тлеть, чувствовала запах горящего шелка. Адер вновь обратила свой взгляд к Верховному жрецу. Его лицо подергивалось, губы мучительно изгибались в попытке заговорить; однако в этот день ему больше не суждено было произнести ни слова – нервно-паралитический яд сделал свое дело. Пот ручьями струился по его лбу. Адер одарила его мрачной улыбкой.

– Это тебе за отца, – вполголоса произнесла она, прежде чем повернуться обратно к толпе.

– Различие между чудом, которое творит святой, и кеннингом лича в том, что святой полагается на волю богини, в то время как лич вверяется исключительно своим силам. Лич своими грязными ухищрениями искажает мир вокруг себя; он сам делает свою работу. Святому же нет необходимости шевелить и пальцем.

Адер подвинулась так, чтобы видеть лица ближайших к ней людей. Продолжая говорить, она смотрела в глаза одному за другим, понуждая их осознать разницу, понять смысл ее слов.

– Вот о чем напомнила мне богиня. Она может осыпать человека своей милостью, простереть над ним покров своей защиты, даже если его внимание отвлечено, даже если он спит. В настоящий момент ваш жрец всего лишь обездвижен, поэтому его кеннинг еще имеет силу.

С передней скамьи вскочил человек; в его глазах читалась готовность убить. Однако один из эдолийцев утихомирил его коротким ударом по голове.

«Надо торопиться. Они вот-вот сорвутся».

– Сейчас я уколю его другим дротиком, таким, который приносит спокойный сон без сновидений. Если Интарра действительно любит этого человека, она защитит его – и тогда делайте со мной что хотите за то, что я осквернила святость этого места и покусилась на вашего жреца. Однако если он действительно окажется личем… – Адер позволила себе сделать паузу и покачать головой. – Если он действительно лич, то не сможет наводить свой кеннинг, когда заснет. И тогда огонь богини прольется на него и пожрет его!

Руки Уиниана, распростертые в благословляющем жесте, окаменели, пальцы скрючились, словно когти, на шее выступили жилы, глаза были готовы вылезти из глазниц. «Он в ужасе, – поняла Адер, и чувство удовлетворения разлилось по ней, словно пьянящее вино. – Человек, убивший моего отца, вне себя от ужаса, а скоро он будет мертв».

Она подняла палец, и в воздухе свистнул второй дротик, погрузившись в шею жреца.

Совершив над собой, должно быть, невероятное усилие, Уиниан сумел слегка приоткрыть рот, но вместо слов из щели вывалился язык – покрытый пеной красный кусок мяса между его губ. По груди жреца пробежала дрожь, превратившись в конвульсии в области шеи; потом его глаза закатились. Медленно-медленно он опустился на колени, и его одежды, столь белоснежные и девственно-чистые, принялись сперва дымиться, потом обугливаться… А потом все его тело взорвалось сполохом пламени, и Уиниан вывалился наружу из столба света.

Толпа с воем сомкнулась вокруг них, словно море.

47