— Никак! Эпитафию мне напишете вы, дон Луис. Заранее; желательно, прямо сейчас. И не смотрите на этот чертов столик с таким скорбным видом. Я и сам знаю, что он — натуральное надгробие. Или нет, смотрите и вдохновляйтесь. Вы что, не способны на экспромт? Вы, чудо природы!
Луис Пераль пожал плечами. С минуту подумав, он закрыл глаза и продекламировал нараспев:
— Врете, — буркнул герцог. — Врете и не краснеете. Был покорен, еще как… Но в целом одобряю. И потомки одобрят, знаю я их, потомков. Заготовьте три-четыре варианта. Покажете мне, я отберу. Секретарь вы мой или кто?
— Секретарь, — склонил голову Луис Пераль. — Вы, главное, не торопитесь умирать. Хорошо, ваше высочество?
Между задернутыми шторами пробился луч солнца — желтый и пушистый, как цыпленок. Он шмыгнул к чаше, окунулся в блеск серебра. Сверкнул на краю, нырнул в гущу жирного бульона и пропал — желтое в желтом. Остались лишь свечи в ростовых шандалах, расставленных по углам на манер гвардейцев.
— Не тороплюсь, — согласился Оливейра. — Маркиз де Кастельбро тоже, говорят, не торопился. И что осталось? Кучка праха в родовом склепе. Вы были на похоронах?
— Был.
— Ну?!
— Я простил маркизу все его грехи передо мной.
— Грехи — ладно. Обиды простили?
— Как истинно верующий…
— Понятно, — герцог вздохнул и зашелся кашлем. Драматург, глядя в пол, терпеливо ждал, пока приступ закончится. — Значит, не простили. Как истинно, и так далее. А могли бы и простить. Отец и дочь, считай, в одну могилу: какая трагедия! Вам, комедиографам, не понять. Дон Луис, вы в курсе, что дон Фернан собирается перевезти прах сестры с Хиззаца домой? Она ляжет рядом с отцом. С властями Хиззаца все договорено, мне докладывали. Там, как вам известно, пляшут — дашь монету, они и пляшут. Что с вашим сыном, все в порядке?
— Ему подтвердили диплом, — уклончиво сказал Луис Пераль. — Он преподает.
— Гори огнем все дипломы Ойкумены! Он в безопасности?
— В той же мере, насколько мы все в безопасности. Человек смертен, эта новость давно устарела. Как вы изволили заметить, ваше высочество…
— Продолжайте.
— Высшая надежда, которая нам дана, звучит так: «Не завтра. Не через неделю. Если Господь позволит, не в этом году». Я, как и вы, полагаюсь на милость Господню.
— Эпитафия, — хрипло произнес герцог.
— Будьте уверены, я напишу. Три-четыре варианта.
— Я о другом. Надеюсь, вам никогда не придется сочинять эпитафию вашему сыну. Вот вам еще одна высшая надежда, и хватит на сегодня. Я устал, я хочу спать.
Перед тем как уйти, Луис Пераль задернул шторы поплотнее.