Клинок архангела

— Знаю, тебе будет больно, но я должна знать ответ на вопрос.

— Её глаза блестели от слёз, напоминая драгоценные камни под дождём.

— Миша… Что они сделали с Мишей?

«Грудь жгло, а в нос ударил запах горящей плоти и мышц, но Дмитрий держал рот на замке, хотя это стоило ему части рассудка.

— Ну вот, любимый. Ты никогда не забудешь меня. — Исис прижала алые губы к обожжённой и испещрённой шрамами плоти, проникнув языком во всё ещё болезненную рану. — Ты всегда будешь носить меня на себе. — Её безупречное лицо оставалось безмятежным, когда она взяла клеймо и во второй раз прижала к плоти Дмитрия, чтобы убедиться в правдивости своих слов.

Дмитрий провалился во тьму, а когда очнулся, увидел на груди толстый шрам, и подумал — ничто и никогда это не уберёт. Подняв глаза, он увидел, что Рафаэль смотрит на клеймо с холодной пристальностью, которая говорила о смерти.

Ангел ничего не сказал, но когда их взгляды встретились, он дёрнул цепь, которая удерживала левую руку прикованной к стене. Ошеломлённому разуму Дмитрия потребовалось мгновение, чтобы осознать. Камень трескался. На это у него ушёл год, но Рафаэль ослабил путы настолько, что они разорвались — теперь Дмитрию просто нужно выжить, снова стать сильным.

Он так и сделал, хотя Исис почти сломила его. Но он выжил не для того, чтобы убить её, хотя эта потребность лихорадкой пульсировала в крови. А для того, чтобы снова обнять сына, единственного оставшегося в семье.

— Ш-ш-ш-ш, Миша, — сказал он, его горло пересохло, когда сын закричал и забился в конвульсиях. Крошечное тело было прикреплено к стене за ошейник.

— Папа скоро придёт и всё исправит. Он сдержал обещание — даровал своему сыну покой».

Чувство вины за содеянное терзало изнутри.

— Исис пыталась обратить его.

— Он был слишком молод.

— Да. — Дмитрий не мог выразить боль словами, но когда Хонор положила ладони ему на щеки, он наклонил к ней голову, позволил ей прижаться губами к его закрытым глазам и к губам.

— Я понимаю. — Её голос был хриплым шёпотом. — Всё в порядке, Дмитрий. Лишь это ты мог сделать. — Дмитрий не плакал почти тысячу лет. Но воспоминания о муках, когда он баюкал тело своего сына в руках, смотрел в его доверчивые глаза, воспалённые и полные страдания и безумия, когда он оборвал жизнь своего храброго, красивого мальчика… это пронзило душу, порождая реки боли.

Дмитрий бы утонул, если бы не женщина, которая поддерживала его во время шторма, чьи слёзы смешивались с его, чьи нежные руки подарили ему прощение за преступление, за которое он никогда не простил бы себя.

— Я был их отцом, — сказал он, наконец. — И Катерины, и Миши… но не смог защитить их. Не смог защитить вас.

Хонор покачала головой.

— Ты сражался за нас. Ты пожертвовал своей гордостью, своим телом, своей свободой. И ты любил нас так, что мы не знали, что значит жить без обожания. — Снова взяв его лицо в ладони, она коснулась своим лбом его лба. — Если мне дали второй шанс, не думаешь, что и нашим детям дадут? — Её шёпот не заглушил скорби по поводу их потери, но вселил луч надежды. И когда Дмитрий держал в объятиях эту женщину, это был дар, который никто никогда не сможет отнять.

— Ингрид или Хонор? — Для него это было неважно, её сущность неизгладимо отпечаталась в его душе.

— Ингрид жила другой жизнью, была другой женщиной. — Она поцеловала его, но хмуро посмотрела в глаза. — Я — Хонор, так что даже не думай, что я надену юбку и стану женой-домоседкой.

— Ты можешь делать всё, что пожелаешь, — сказал он.

— Пока ты будешь рядом.

И так будет всегда, потому что иначе он не выдержит.