Клинок архангела

— В его крови было какое-то успокоительное. — Последнего было более чем достаточно, хотя аромат был разбавлен дождём. Дмитрий отрывисто кивнул.

— Это не действие, совершенное в бездумной ярости, а спокойное, холодное, расчётливое. — Его взгляд задержался на Джиане. — Прими во внимание тот факт, что, несмотря на «сотрудничество», она не упоминала о водопропускной трубе, которая обеспечивает скрытый доступ к собственности.

— Материнский инстинкт защиты превзошёл рациональное мышление, — сказала она, играя адвоката дьявола. — Что касается успокоительного, возможно, она лжёт, и он не только сказал или сделал что-то, чего она не могла принять, но и отлично её отделал. Травмированная, она подсыпала что-то в его напиток, подождала, пока он потеряет ориентацию, ослабеет, а затем сделала это. Эймос легко мог прийти в эту часть поместья, даже будучи под действием наркотиков и не совсем в здравом уме. Это произошло менее чем в ста ярдах от дома, и поскольку охранник у входной двери был в отключке, а остальные разбросаны по периметру, никто не мог опровергнуть эту версию событий.

— Правдоподобно. — Взгляд Дмитрия задержался на куче органов, которые всё ещё были розовыми — свидетельство, означающее, что Эймос выздоровеет, если у него есть постоянный запас свежей крови и место, где можно спрятаться. — За исключением того, — продолжил Дмитрий, прерывая мысли Хонор, — что бы здесь ни произошло, это не просто казнь.

Она снова посмотрела на сцену, сознательно отбросив впечатление о Джиане как о любящей матери, доведённой до грани, и сосредоточилась только на фактах. Один из которых — на это всё потребовалось время. Много времени. Потому что органы… были удалены с аккуратной точностью, лежали аккуратной кучкой. Сердце Хонор похолодело от осознания этого, она собиралась повернуться к Дмитрию, когда увидела разорванный и окровавленный кусок ткани, отброшенный на пару футов в сторону.

— У него был кляп во рту. — И, судя по почти чёрному цвету крови, застрявшей в складках, куда не проник дождь, он прокусил себе язык и, вероятно, разодрал губы. Земля, где он был прикован, пропитана таким количеством крови, что казалась более влажной, чем окружающая местность, бледно-розовая роса блестела на хризантемах, свисающих со сломанных стеблей. Вывод был непростым, но его нужно произнести. — Ей понравилось.

— Все признаки этого. — Повернувшись, Дмитрий — изящная тень в чёрных джинсах, ботинках и чёрной футболке, которые натянул во время короткой остановки в Башне, подошёл к Джиане. Хонор заставила себя последовать за ним, хотя её мучила мысль о матери, получающей удовольствие от убийства собственного ребёнка, независимо от того, какое зло причинил ребёнок. Это что-то, что ей просто трудно понять, материнский инстинкт в ней обладал ошеломляющей силой… хотя собственных детей у неё не было.

Тряхнув головой, проясняя её, Хонор остановилась рядом с Дмитрием, который смотрел на, явно измученную, Джиану.

— Ты слишком умна, Джиана, — сказал он мурлыкающе, от чего у Хонор похолодело в душе. Джиана продолжала раскачиваться взад-вперёд, изодранная ночная рубашка прилипла к стройному телу, синяки на лице стали болезненно жёлто-зелёными по мере того, как она заживала. В одной руке она сжимала зазубренный клинок, покрытый коркой засохшей крови, которая не смывалась дождём. Молниеносным движением, которого Хонор не ожидала, Дмитрий вытащил из ботинка острый как бритва нож и сделал вид, что собирается отрезать Джиане голову. Женщина-вампир подскочила и в мгновение ока приняла оборонительную позу, метнув кинжал в Дмитрия. Он бросил его на землю с нечеловеческой скоростью и, схватив Джиану за запястье, приставил острие ножа к её горлу.

— А теперь говори, — приказал он. Взгляд Джианы метнулся к Хонор.

— Помоги. — Такая мука в её глазах, такая глубина печали… а за этим скрытая злоба, которую Хонор пропустила бы, не надави Дмитрий лезвие чуть глубже, заставив Джиану на долю секунды сбросить маску эмоциональной боли.

— Ты создала его, — сказала Хонор с отвращением. — Каким бы ни было его безумие, ты воспользовалась им, чтобы толкнуть глубже. — Лицо Джианы изменилось, и хрупкая красота превратилась во что-то презрительное и насмешливое.

— Он мой сын. — Никаких угрызений совести. — Я могу поступать так, как захочу. — В этот момент Хонор поняла глубину как зла Джианы, так и её интеллекта. У неё хватило предусмотрительности разыграть их с самого начала, её «покаяние» с этими кровавыми наркоманами была дымовой завесой, установленной на случай, если кто-нибудь придёт посмотреть. Даже случись это через месяцы или годы, Джиана показала своё очевидное расстройство, чтобы придать убедительности заявлениям о том, что она ни в чём не виновата, кроме как в том, что слишком сильно любила своего ребёнка… ребёнка, которым она явно всегда готова пожертвовать.