Клинок Белого Пламени

– Воин, – уважительно склонил голову чешуйчатый, сопровождавший женщину до двери. Благо идти было недалеко. Заходить не стал, предоставив все врачевательнице.

Войдя, она ненадолго замерла на пороге. Пленник лежал на полу, раскинув руки, а на запястьях медленно таяли туманные кандалы. Эти нематериальные с виду оковы держали прочнее любой стали. Закусив губу, она присела рядом, коснулась его лба, провела ладонью по лицу. Он был не просто холодный – ледяной. И мокрый, хоть выжимай.

Очнулся быстро, и только открыл глаза, как резко стало гораздо хуже. Ниара заставила Альтиса подняться, кое-как довела до ванной комнаты. Комната заключения для командора оказалась на редкость комфортной для реалий Нимадорга. Проточную холодную и горячую воду далеко не каждый себе может позволить.

– Что в Нимадорге – дефицит, в Сильене – на каждом шагу, – проворчал Альтис, смирившись с тем, что его начали опекать, как беспомощного младенца. – Что для нимадоргца – роскошь, для сильенца – повседневность… И прекрати меня жалеть, женщина!

Проявление раздражения стоило ему последних сил. В горячей воде он оказался, пребывая в полусознательном состоянии. Врачевательница добавила в воду специальную соль, сбросила свою мантию и принялась разминать сведенные судорогой стальные ремни мышц. Осторожно осмотрев раны, обнаружила, что сломанные ребра уже срослись, а все порванные мышцы целы. Погладила страшные шрамы, иссекшие живот. Рассмотрела странную татуировку, переходящую со спины на руки, – она то проявлялась, то исчезала. Химера. Он был химерой. Одноразовой, созданной только для этой войны. Искалеченным, обреченным на смерть мальчишкой.

Не приходя в себя, паренек начал бредить. Ниара неплохо понимала серебряный. Из обрывков невнятных фраз постепенно извлекала смысл. А он… рассказывал о матери. О ее владениях, которые «не доделал», о том, как скучает по сестрам, как бесконечно виноват перед матерью в смерти одной из сестер. Он просил прощения у Алинки, срываясь на проклятия в адрес сумасшедшей воительницы, принявшей смерть добровольно. И у пяти братьев по очереди, то вменяя их смерть себе в вину, то называя их идиотами. Особенно – у брата, которого добил сам. А потом женщина перестала понимать, о чем он говорит… Кошмары, проклятие, Печать, корона Тьмы, смерть для бессмертных… уже просто бред тяжелобольного человека.

Женщина взглянула в его измученное бледное лицо… и поняла, что образ садиста-убийцы, безжалостной твари окончательно рассеялся. Убивал? Творил ужасные вещи? Делал такое, от чего не может спать по ночам? Пусть. Если бы не война – этого бы не было. Его вынудили. Нет никакого садиста-убийцы, пожирателя младенцев, чудовища. Есть мальчишка с гипертрофированным чувством долга. Он добровольно принес себя в жертву и ради победы превратился в того, чьим именем пугают не только детей, но и взрослых. Интересно, сколько ему лет? Хотя бы двадцать-то есть?

Очнулся он через час. Шепотом, не в силах говорить громче, попросил обезболивающее. Когда стало немного полегче, выбрался из воды, оделся сам, не только пресекая любую попытку помочь, но и требуя немедленно отвернуться, потому что нечего приличной женщине рассматривать голого мужчину.

– Чего я там не видела, – фыркнула женщина, а про себя подумала: «Ну чисто дитя невинное. Очень молодой».

В это же время Альтиса передернуло от того, насколько сильно начала брать верх личность Алена, изменяя рисунок психики и поведенческих реакций. Психопат-суицидник Ален давно мертв! И точка. Вот только Альтису сейчас до крайности паршиво…

Как добрался до койки, запомнилось плохо. Лихорадило и колотило от холода, несмотря на то что тело опять начало разогреваться до состояния кузнечного горна. Его нужно было укрыть потеплее, но в наличии была только эта тонкая холодная простыня из гибкого металловолокна. Любое обычное одеяло на нем сгорит. Ниара прижала обе ладошки к его обнаженной груди и спросила:

– Какими они тебе кажутся?

– Горячими… – удивленно ответил демон.

– Вот и отлично.

Раздевшись до белья, женщина легла рядом и прижалась всем телом к обалдевшему от такого поворота событий пленнику. Немного помедлив, он осторожно, как дорогую статуэтку из тончайшего фарфора, обнял ее одной рукой и замер. «Совсем невинный», – с грустью подумала женщина.

Через минуту, обессиленный, он уже впал в забытье. Ниара не спала, чутко прислушиваясь к стучавшему с перебоями сердцу, к боли, то и дело сводившей судорогой каждый нерв. К далеким призракам кошмаров, что, кажется, никогда не отпускали его измученную душу. И, слыша отголоски чужих чувств, нимадоргская целительница поняла, почему он не хочет бежать из плена. Он просто не хочет жить. Потому что не может больше выносить такой груз на своих мальчишеских плечах.