Клинок Богини, гость и раб

К концу апреля дядя Бану Тахбир, оставшийся охранять родные пенаты, прознав о положении племянницы, прислал ей небольшое подкрепление – отрядил окольными тропками несколько маневренных и неприметных отрядов общей численностью в пятьсот человек.

В окрестных лесах обложенной крепости на севере Оранжевого танаара уже вовсю сновала дичь, питавшаяся молодой травой и первыми назревшими цветами. Теперь фуражировка стоила пурпурным войскам меньше усилий и приносила больше результатов. А заодно – непреодолимой ненависти и зависти со стороны осажденных.

К этому же сроку в Оранжевый танаар пришли вести, что Русса-Акбе попал в плен к Дайхаттам. Знал ли об этом сам «Яввузов бастард», который преспокойно стоял лагерем на озере Сатусан, оттягивая часть черного воинства от армии Сабира, Бану в курсе не была.

Тем не менее по приказу Бансабиры слушок распространили бойко. И когда молва сделала свое дело, тану отвела войска от стен осаждаемого города – якобы на помощь брату. Приказа к атаке ждали в любой момент.

Бану отошла как раз вовремя – обозленные, доведенные до предела отчаяния горожане и защитники крепости предприняли вылазку, готовые умереть в бою, нежели «подохнуть подобно крысам». Сквозь открытые ворота просочились наиболее стойкие и крепкие, однако, завидев открытый доступ к лесам, полным хоть какой-то снеди, бойцы утратили ярость. Вслед за ними выступили те из горожан, которым хватало сил двигаться – бежать, нестись вперед за едой. Вразнобой летели оранжевые к лесам.

Спрятавшиеся по приказу тану в окопах вокруг стены пехотинцы по сигналу Гистаспа хлынули внутрь, как только поток устремившихся к еде стал иссякать. Завидев, что бьют своих, оторвавшиеся вперед воины-защитники крепости устремились обратно, проклиная на чем свет стоит, Бану Злосчастную и ее бабскую хитрость. Часть солдат Гистаспа уже сражалась внутри – приказ был по возможности ограничить кровопролитие и, исключая только крайние случаи, щадить женщин и детей. Разбойничать на пике ярости не имело смысла – ослабший от голода и жажды враг (Бану еще в самом начале осады приказала засыпать отходящий в город рукав местной реки) не представлял существенной угрозы.

Обезумевшие защитники с остервенением рванули к воротам на выручку оставшимся в крепости. Сразу за воротами, щит к щиту, выстроились четыреста тяжеловооруженных пехотинцев, ощетинившихся копьями. В спины оранжевым тем временем врубились топоры многочисленной пурпурной конницы, которая летела подобно ветру. Один удар конной волны – и весь отряд рыжих оказался на грани гибели от «столкновения друг о друга двух скал».

Сообразив, что к чему, рыжие запросили пощады. Бану не свирепствовала.

Вечером того дня Бансабира отослала из числа сдавшихся горожан пару посланцев с одинаковым донесением тану Ююлу:

«У тебя остался один действительно значимый форт на севере, многоуважаемый тан Ююл. Как ты отблагодаришь меня за то, что я столь ревностно обороняю оранжевые рубежи от коварных предателей Шаутов?»

Несколько командиров из числа собравшихся в приемной зале цитадели гоготнули. Но когда гонцы исчезли из виду, Гобрий буркнул:

– Вам не кажется, что это слишком?

– Не кажется. Пусть рыжий хоть немного почешется.

– Шутка мне нравится, но Ююл действительно не простит вам такого плевка, – согласился с товарищем Гистасп.

– В том и суть – плевала я на прощение рыжих.

Такул позволил себе нечто непредвиденное:

– Праматерь богов и людей и Владыка вод Акаб все же не одобряют воинской заносчивости, та…

– Только не надо мне тут разводить беседы о богах, Такул, – предупредительно перебила Бану. – В моем мире существует только одно божество – Мать Сумерек, и, чтобы заручиться Ее поддержкой, достаточно целенаправленно принести кровавую жертву. Как думаешь, сколько человеческой крови за неполный минувший год я подарила Всесильной Госпоже Ворон?

Поскольку ответа вопрос не требовал, Бану повела рукой в воздухе:

– Ладно, идите, празднуйте со своими людьми. Сегодня надо отдохнуть.

Командиры поднялись с мест и, прежде чем выйти, вразнобой обронили «Благодарим, танша». Гобрий задержался с выходом.

– Тану, – сухой скрежещущий голос прозвучал на редкость учтиво, – вы… позволите мне сообщить тану Сабиру о ваших успехах?

Вот так вопрос. Бану притушила блеск в глазах и прочистила горло:

– Позволяю.

Поклонившись, Гобрий вышел. Сидевший поодаль и сохранявший прежде молчание Юдейр, не тая благоговения, спросил:

– Вы всегда знаете, что должны делать, не так ли, тану?

Бану задержала у губ бокал с водой. Попробуй она не знать или не делать, вся армия уже удобряла бы землю.

– А ты всегда знаешь, когда можно говорить, а когда стоит молчать, – улыбнулась женщина. – Ни один из них не понимает и не ценит своего места лучше тебя.

– И тем не менее они идут за вами, госпожа. Вы не позволяете себе сомневаться, и это не дает сомневаться им.

– В этом суть лидерства.

– Вы хороший лидер. Вы ведете людей к победам, и они уже почти полгода болтают о вашей избранности Матерью Сумерек, – с гордостью заговорил оруженосец.