Клинок чести

– Иногда мне кажется, что мы и не живём вовсе. Всё, понимаешь, всё определяет Путь. Воин должен. Воин обязан. Воин… Мы не имеем выбора! – заговорил я после долгой паузы, глядя на брата. – Я не знал другой жизни, пока не прикоснулся к ней в чужой стране. Она прекрасна и удивительна. Не без нюансов, однако это только придаёт ей дополнительные оттенки. И теперь меня одолевают сомнения. Не имея иной цели, не зная о других возможностях…

– Ты совершаешь свой выбор каждый день. В твоей воле всё изменить, отринув запреты и наставления, – отечески улыбнулся самурай, вставая рядом. – Догмы трактатов указывают направление поиска, определяют понятия Чести и Смысла, но не указывают дороги и уж тем более – конечной цели. Воин может быть самураем с таким же успехом, как и ронином.

– Но…

– Что в тебе изменилось, когда ты утратил Служение? – перебив мою попытку высказаться, дух предка взял меня за воротник рубашки и неожиданно встряхнул. – Что в тебе изменилось?! Ты стал трусом?! Ты перестал отличать добро от зла?!

– Нет, – спокойно ответил я, мягко отнимая его руки от своей одежды. – Это осталось прежним.

– Быть Воином – это и есть тот самый выбор. Осознанный выбор защищать тех, кто в этом нуждается. Помни об этом…

Ветер ласково трепал наши одежды и волосы, а солнечный свет уверенно пробивался сквозь затянутое облаками небо – обрести покой стало возможным не только в битве.

Осознание и облегчение на душе не могло отразиться только на мне – лицо брата тоже просветлело, складки на лбу разгладились, уголки рта чуть приподнялись, обозначая умиротворенную улыбку.

– Пора просыпаться… – шепнул дед. – Пора просыпаться…

* * *

– Пора просыпаться, Лео! Мы почти прибыли…

Голос, прорвавшийся сквозь пелену сна, не должен был прозвучать при подобных обстоятельствах – пусть и после долгого и неприятного разговора накануне отлёта, но мне всё же удалось убедить Алексея в том, что в этот раз приключений не будет и он остаётся. И это несоответствие с действительностью пробудило меня скорее, чем ведро холодной воды.

Рыжеволосый балагур радостно улыбался мне из соседнего пассажирского кресла, демонстрируя самую ослепительную и обаятельную улыбку из своего арсенала, чем вызвал острый приступ желания как следует её проредить. Или просто-напросто придушить этого гадёныша!

Едва слышно застонав от отчаяния и закрыв глаза, я медленно досчитал до десяти и, открыв их, вновь убедился в присутствии безбилетника на борту частного самолёта, следовавшего наикратчайшим маршрутом в столицу Японской Островной Империи.

– Багажное отделение. В этой модели самолётов из него можно попасть в салон. Я специально узнавал, – скромно признался староста, не выдержав моего испепеляющего взгляда. – Одним чемоданом меньше, одним больше… Я так и думал, что никто ничего не заметит. А уж кому в голову может прийти кощунственная мысль о досмотре пожитков пассажира личного княжеского самолёта?

Беспомощно оглядевшись, я усмотрел в небольшом салоне частного самолёта миленькую и миниатюрную блондинку в форменном костюме стюардессы.

– Вам случаем не выдают пистолет? – спросил я и неверяще хмыкнул, когда стюардесса неожиданно кивнула. – Одолжите, сделайте милость! – обратившись к ней со столь неожиданной просьбой, я невольно восхитился её реакции.

Девушка насмешливо улыбнулась, приподняла край юбки, заканчивающейся у колен, и, бесстыдно обнажив весьма привлекательное бедро в ажурном чулке, немедленно извлекла из скрытой кобуры столь желанный для меня предмет.

Рубчатая рукоятка компактного Glock-26 удобно устроилась в моей ладони. Выбрав слабину спускового крючка, я хладнокровно направил было его на Лёху, но тот уже успел юркнуть под кресла и гнусаво заныть:

– Разгерметизация самолёта на такой высоте способна привести к крушению. Я не хочу умирать молодым! И ты патрон в ствол не дослал!

– Что непонятного было в моей фразе «ты не летишь»? – тихо спросил я, отслеживая, как моё бешенство постепенно сбавляет набранные обороты, внимая доводам разума. – Давай я избавлю тебя от хлопот и пристрелю сам? Ты ведь всё равно сдохнешь, раз увязался за мной.

– Тебе нельзя писать пьесы. Нет в тебе любви к драме, к накалу страстей. Ты бесчувственный и рациональный чурбан, – нагло заявил рыжий в ответ. – Непонятное было. И многое, смею заметить. Например, почему вдруг ты начал что-то решать за меня?

– Благодарю, – кивнул я, с сожалением возвращая пистолет его обладательнице, что с интересом слушала нашу перепалку. – Когда он вылез?

– Обращайтесь, если вдруг передумаете. Около часа назад. Вёл себя смирно, – ответила блондинка, столь же бесцеремонно возвращая пистолет на место. – Меня инструктировали о возможном развитии событий. Наше СБ даже делало ставки «за» и «против» конкретно этого юноши.

– Отлично! – сыронизировал я, всплеснув руками. – А вы накормили ребёнка? После подобных авантюр у него всегда просыпается недюжинный аппетит…

– Эй, вообще-то я здесь! – возмутилось моё наказание. – Это неприлично, в конце концов, обсуждать меня в моём присутствии, да ещё и в третьем лице!