Клинок эмира. По ту сторону фронта

Прошло десять, двадцать, тридцать пять минут, и, наконец, два пронзительных коротких свистка ворвались в ночную тишину. Тотчас за ними последовали автоматные очереди, крики «ура», гулкие разрывы. В двери и окна барака посыпались гранаты, зажигательные пакеты, бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью. Через несколько минут языки пламени уже выбивались из окон, а партизаны, залегшие на путях, расстреливали в упор гитлеровцев, пытавшихся спастись бегством. Через полчаса восстановилась прежняя тишина, и лишь ярко пылающий барак свидетельствовал о налете партизан.

Не потеряв ни одного человека, освободив больше сорока пленных, прихватив восемнадцать коров и два мотоцикла, партизаны возвращались в лагерь.

Перед самым рассветом командир отряда Зарубин, шедший в голове длинной цепочки партизан, уже на подступах к лагерю вдруг остановился.

– Ты что? – спросил Добрынин, наткнувшийся на его спину.

– Что за чертовщина! – произнес Зарубин. – Куда мы попали?

– Как куда? – удивился Добрынин. – Сейчас северная застава будет.

– Какая там тебе северная!… – сказал Зарубин. – Ты слышишь?

Добрынин прислушался. Замолчали партизаны, шедшие сзади.

До слуха явственно донеслось мычание коров.

– Вроде как коровы… – неуверенно сказал Добрынин.

– Конечно, не тигры, – зло бросил Зарубин.

– Коровы…

– Точно, коровы, и не одна, – раздались голоса.

Все знали, что последнюю корову в отряде съели еще осенью, а тут мычала не одна, а сразу несколько коров.

«Неужели заблудились?» – мелькнуло в голове Зарубина. Он начал оглядываться по сторонам, но тут же убедился, что вел отряд совершенно правильно.

– Пошли! – скомандовал он и, взяв автомат в руки, быстро зашагал вперед.

На заставе часовые доложили, что в лагере все в порядке.

– Настоящий порядок, товарищ капитан, – добавил попрыгивающий с ноги на ногу часовой. – Рузметов с

Багровым стадо коров пригнали, да и погонщиков прихватили никак с полсотни.

– Что за ерунда! – буркнул Зарубин и бегом заспешил к лагерю.

Уже у самых землянок он наткнулся на коров. В лагере все спали. Зарубин и Добрынин направились к землянке

Рузметова. Командир отряда открыл дверь и посветил фонариком. Землянка была полным-полна людей. Все незнакомые. Спят.

– Сотворил наш Усман что-то! – заметил Добрынин.

– Получается так, – согласился Зарубин. – Да где же он сам?

Окружкомовская землянка оказалась также переполненной людьми, но Рузметова и там не было. Его нашли в штабе. Он спал в обнимку с Багровым на топчане Зарубина и Кострова. Положив голову на стол, дремал Топорков. В

углу копошился Сурко, натягивая просохшие валенки. Ему надо было собираться домой.

От Сурко Зарубин и Добрынин услышали о ночном происшествии.

– Ну и голова! Вот голова! – подергивая ус, сказал

Добрынин. – А где же мы с тобой, капитан, уляжемся?

Зарубин почесал затылок и улыбнулся.

– Смотри, какой! – шутливо произнес он. – Не успел стать начальником штаба, как уже в штабную землянку залез. Придется нам потесниться.

– Да, надо для него топчан тут соорудить. А выходит, мы с тобой не ошиблись в нем. Верно?

– Конечно, нет, – пожал плечами Зарубин. – Я думаю, будить его сейчас не стоит. Устал он не меньше нас. Пойдем-ка, старина, на кухню. Там мы…

– Чш-ш, – комиссар прервал Зарубина на полуслове.

Зашевелился Пушкарев. Он что-то тихо прошептал, пошарил руками, сбросил с себя полушубок и затих. Зарубин подошел и осторожно укрыл его.

– Страшное дело, если сыпняк, – сказал он, выходя из землянки.

– Страшное, очень страшное, – отозвался Добрынин. –

И – чего греха таить! – боюсь я за Ивана Даниловича. Он полный, подвижной, а такие редко выносят. Я помню, болел, так еле-еле выкарабкался. Подумать только, он четвертый день в себя не приходит!

Зарубин промолчал.

12

В середине марта пришла радиограмма о подготовке к приему самолета. В ночь на четверг Зарубин, Добрынин и

Костров вышли к «аэродрому». На дальних подступах к нему, там, где всего вероятнее было появление гитлеровцев, выставили усиленные засады. На посадочной площадке разложили сухие дрова и отрыли ямы для костров.

Партизаны расположились группами вокруг «аэродрома».

Ночь стояла тихая. Высоко в небе перемигивались холодные звезды, то угасая, то разгораясь вновь. Зима была на переломе. Днем пригревало солнце, мороз ослабевал, снег подтаивал, а ночью опять все сковывало холодом, снег покрывался твердым настом, и можно было ступать по нему, не проваливаясь.

Зарубин, Добрынин и Костров сидели под большим разлапистым дубом, сильно обнаженные корни которого горбом выпирали из-под снега. Все волновались. Возбуждение возрастало с каждой минутой, и чем ближе подходил назначенный срок, тем медленнее тянулось время.

– Вот грех-то! – взглянув на часы, проговорил Зарубин.

– Как долго! Будто назло! Хотя бы погода не испортилась.

– Он озабоченно оглядел чистое, спокойное небо.

– Еще сорок минут. Шутка сказать! – Добрынин покачал головой и тоже посмотрел на часы. – При условии, конечно, если летчик аккуратный… А меня, скажу прямо, пробирает что-то. – Он встал и зябко передернул плечами.

– Давайте пройдемся, – предложил Костров, – а то и в самом деле замерзнем.