Пушкарев, пытаясь подавить охватившее его волнение.
Письмо взволновало всех. Начали вспоминать о том, как жили до войны, рассказывать о своих семьях, кое-кто доставал и показывал сохранившиеся фотокарточки.
Вынул из кармана фотографию и Пушкарев. Он долго держал ее в руке, не спуская с нее неподвижного, как бы застывшего взгляда, потом передал Кострову. С карточки смотрела миловидная пожилая женщина, а на плечо ей склонил головку мальчуган. Все молча смотрели и передавали друг другу карточку. Все знали о горе Пушкарева. А
он сидел как-то неестественно прямо, и глаза его излучали такую тоску, что Зарубин не выдержал, поднялся и вышел из землянки.
Молчал окутанный мраком лес. Сквозь чащу его пробивался легкий низовой ветер. Он был теплый и, казалось, нес с собой весну. Чистое звездное небо предвещало хороший день. Но Зарубин ничего не замечал.
Еще в тот летний день, когда Зарубин стоял перед грудой щебня, похоронившей под собой семьи пограничников, он понял, что жизнь для него уже никогда не будет такой светлой и ясной, как прежде. Гибель жены отчасти повлияла и на его решение остаться в тылу у врага, где, как ему казалось, можно было полнее упиться борьбой, местью. Поэтому он сразу, как в родную стихию, вошел в насыщенную опасностями и лишениями тревожную партизанскую жизнь и жадно искал встречи с врагом.
Ему трудно было смириться с мыслью, что он остался одиноким, что навсегда, на всю жизнь ушел человек, принесший ему столько радости и счастья. Он старался отогнать от себя эту мысль, но она появлялась снова и снова, особенно, когда товарищи заговаривали о своих семьях, о прошлом.
Зарубин вышел за черту лагеря, сел на мокрый пень и поник головой.
Когда полчаса спустя он вернулся в землянку, там ужинали. Беляк и Добрынин состязались, рассказывая охотничьи истории, веселившие всех.
– А мою последнюю собаку звали Норка, – говорит
Беляк. – И до чего же умный был сеттер, все диву давались.
Подведет, станет в стойку, и я сразу определял по ее виду, что у нее перед носом: куропатка, перепел, тетерев… И
стоит, не шелохнется, пока не подам команды. Бывало так: она станет, а я сяду, выну чарку, выпью, закушу, в зубах поковыряю, а она, как статуя, не шелохнется. Ну и псина была!… Но я хочу рассказать один эпизод…
– Только не привирай, – предупредил Пушкарев.
Зарубин сел за стол и внимательно посмотрел на Пушкарева. Глаза его смотрели грустно, даже когда он улыбался, а на лице, казалось, появились новые морщинки.
«Наверное, после болезни», – подумал Зарубин.
А Беляк продолжал:
– Расскажу сущую правду. Как-то после удачной вечерней зорьки сидим мы с Норкой у костра. Впереди озерцо. Перед сном мы решили поужинать. Вынул я хлеб, мясо холодное… Хватился, а ножа нет. А нож от отца остался. Отец тоже охотник был. Я туда, сюда, в ягдташ, за пояс, за голенище – нигде нет. Пропал! «Норка», – говорю.
– «Чего?» – отвечает она. «Ножа-то нет!» – «Ну?»…
– Довольно! Довольно! Опять выдумываешь! – закричал Пушкарев.
– Без ножа зарезал, окаянный!… – хохотал Добрынин.
Смеялись все.
– В чем дело? – спросил Беляк недоуменно, будто он действительно не понимал, в чем дело.
– Выходит, что Норка заговорила человеческим языком, – отвечал ему Костров.
Вновь все захохотали.
– Заговорился… – Беляк с хорошо разыгранной досадой махнул рукой.
– Ну, хватит, – сказал Пушкарев. – Пойдемте, народ уже собрался. – И все отправились в окружкомовскую землянку.
Там уже были Бойко, Снежко, Рузметов, Селифонов.
Пушкарев открыл заседание бюро окружкома.
Сначала рассматривалось решение партийной организации отряда, принявшей в свои ряды кандидатом Дмитрия
Карповича Беляка. Докладывал секретарь парторганизации
Бойко.
О Беляке говорили Пушкарев, Добрынин, Рузметов.
Подпольная организация в городе, во главе которой стоял Беляк, насчитывала когда-то шесть человек, а теперь в ней двадцать два подпольщика. Организация патриотов собрала среди горожан и доставила в отряд полмиллиона рублей на постройку танковой колонны «Народный мститель». Подпольщики регулярно выпускают завоевавшую любовь у народа газету «Вперед». Они имеют свой боевой счет: взрыв гостиницы, уничтожение предателя Брынзы.
Отряду и Большой земле подпольщики добывают ценные разведывательные данные.
– Подпольная организация, – сказал Рузметов, – крепка,
сильна, боеспособна. Оккупанты знают ее силу и боятся ее.
Сам Беляк – верный сын народа, и ему давно надо быть в наших рядах.
Беляка приняли кандидатом в члены партии.
– Будешь так же работать, – предупредил Пушкарев, –
через шесть месяцев примем в члены партии.
Потом обсудили содержание очередного номера газеты
«Вперед». Докладывал редактор газеты Костров. А когда кончили с этим вопросом, Пушкарев сказал:
– Теперь отпустим Дмитрия Карповича. Остальное без него рассмотрим.
14
В субботу Карецкая позвонила на службу к Шефферу и сказала, что ждет его. Тот ответил, что через несколько минут приедет. Позавчера они договорились, что совершат очередную прогулку на машине, а потом заедут на квартиру Шеффера и поужинают.