Клинок эмира. По ту сторону фронта

И он с тяжелым вздохом, как-то странно ступая, точно шел вброд по воде, направился к своей землянке.

Зарубин уже готов был накричать на Бойко за то, что он измучил людей, не прислал связного, не предупредил о задержке и заставил всех беспокоиться. Но, увидев его странную походку, услышав его голос, необычный, глухой, Зарубин почувствовал прилив жалости к этому всегда исполнительному, требовательному к себе командиру, вспомнил тяжелое горе, надломившее Бойко, и сдержался.

– Жив, Григорий Фомич? – спросил он подошедшего

Бойко и протянул ему руку.

– Еле-еле жив, товарищ майор… – ответил тот.

«Что-то неладно! Что-то стряслось! – подумал Зарубин.

– Бойко никогда так не отвечал. Почему еле-еле?»

– Что произошло?

– Хорошо, что ноги унесли, Валентин Константинович.

Так нарвались, что и говорить стыдно…

– Пока ничего не понимаю, – нахмурился Зарубин.

– Сейчас я вам доложу подробно. Разрешите только зайти переобуться?

– Пойдем к нам, в штабную, – предложил Зарубин. – У

нас тепло. Там переобуешься. Что с ногами?

– Видимо, подморозил маленько.

– Ну-ка, давай сюда руку, – сказал Зарубин. – Вот так. –

И, поддерживая Бойко, он направился к землянке.

Бойко обморозил ноги. Это стало ясно, как только он разулся. Послали за доктором. Не задавая никаких вопросов, майор Семенов внимательно осмотрел его.

– Обморожение первой степени, молодой человек, –

объявил он. – Надеемся, что все окончится благополучно.

Бойко улыбнулся.

Доктор глядел на него строго, поверх очков. Он не любил шуток.

– Чему улыбаетесь?

– Насчет молодого человека.

– А-а-а, – протянул Семенов, – а мы думали другое.

Доктор всегда говорил не от себя, а как будто от нескольких лиц: «мы считали», «мы находим», «подумаем»,

«надеемся».

По просьбе Семенова Охрименко принес в землянку котелок снега. Доктор начал энергично растирать обмороженные места на ногах Бойко. Потом он проделал то же самое с помощью бинта, намоченного в холодной воде.

Когда кожа на пальцах покраснела, доктор смазал ее вазелином и приказал Бойко расположиться подальше от огня, лечь и поднять ноги кверху.

В такой необычной позе Бойко пришлось рассказать обо всем, что произошло с ним.

Только он начал говорить, как вошли Толочко и Веремчук. Появление Веремчука сопровождалось едким запахом бензина и машинного масла, распространившимся в землянке. Веремчук недавно раздобыл себе новый мотоцикл и в свободное время занимался его сборкой и разборкой.

Командиры отрядов осторожно закрыли за собой дверь и уселись рядком на пороге. Они тоже были обеспокоены неудачей своего товарища и пришли послушать доклад

Бойко.

… К железнодорожному пути группа Бойко вышла задолго до появления эшелона. Пользуясь наступившими сумерками, партизаны подготовили все для разборки пути и хорошо замаскировались.

– Когда, по моим расчетам, – рассказывал Бойко, – осталось не больше получаса до прихода поезда, я дал команду разбирать путь. Люди были расставлены правильно.

В обе стороны поставил охранение, несколько человек выделил для прикрытия. Впереди, на повороте пути, у меня сидел Бедило. Я его предупредил, что если пойдет не тот состав, которого мы ожидаем, пусть даст одну ракету в сторону. Почти точно в назначенное время слышим гудок.

Значит, идет. Бедило не подает сигнала. Ну, думаю, все в порядке. Обычно на закруглении поезда ход замедляют, а этот, смотрю, несется на всех парах и два паровоза зачем-то впряжены. Паровозы влетели на разрыв пути, грохнулись, и вагоны полезли друг на друга. Я еще подумал: «Пропадет много скотины». И вдруг как рванет, да так, что все мы с ног повалились. Что за чепуха? Не поймем, в чем дело. Не успели опомниться, чуть приподнялись, опять как громыхнет, раз, другой, третий, четвертый. Лежим плашмя, а нас только подбрасывает. Пошла такая кутерьма, – взрыв за взрывом и один другого сильнее. Светло стало, как днем.

Состав загорелся сразу в нескольких местах, а взрывы несколько часов продолжались. И никакого, конечно, скота.

Вместо коров в вагонах оказались снаряды и авиабомбы. В

такой переделке я никогда еще не бывал, – заключил Бойко свой рассказ.

– Так-так, ничего не происходит такого, что не должно произойти, – потирая лоб, повторил Добрынин слова

Пушкарева.

Пушкарев промолчал и лишь посмотрел на комиссара колючим взглядом.

– Потери есть? – нетерпеливо спросил Зарубин.

– Двое убиты, пятеро ранены.

– Вот что значит верить на слово, – с досадой проговорил Зарубин.

– Что же делать, Валентин Константинович? – примирительно сказал Пушкарев. – Мы оказались в таком положении, что не могли проверить. Бывает. Всяко бывает. А

такой эшелон взорвать дело не шуточное. Фронт нам только спасибо скажет. Более тридцати вагонов…

– Не в этом дело, – прервал его Зарубин. – Я не против того, чтобы поднимать на воздух эшелоны с боеприпасами.

Это, несомненно, лучше, чем скот. Но я за то, чтобы действовать наверняка, знать, куда идешь, что будешь делать.

Одно дело захватить состав с рогатым скотом, другое –

взорвать поезд со снарядами и минами. Это же разница!

Пушкарев кивнул головой.

– Я, если бы знал, действовал иначе, – заметил Бойко, –

и людей бы не потерял.