Клинок эмира. По ту сторону фронта

Многоголосое «ура», возникшее в землянке, как порыв могучего ветра, выплеснулось наружу, понеслось по лесу, прогремело, как победный салют, и подняло на ноги весь партизанский лагерь.

– Ты записал? – спросил Добрынин Топоркова, когда в землянке остались одни командиры.

– Все записал, слово в слово, – ответил тот.

– Давай сюда! – потребовал Добрынин. – Командиров и парторгов в землянку… в штабную… там места хватит…

– Может быть, бюро созовем? – предложил Пушкарев.

– По-моему, не стоит, Иван Данилович, – улыбаясь, сказал Зарубин, – решать-то нечего. Без нас решили. А вот с народом побеседовать надо.

– Как без нас? – спросил Пушкарев. – Нет, батенька, в этой победе и наши труды заложены! Сколько мы эшелонов за один только ноябрь под откос пустили? А?

– Восемь! – твердо сказал Зарубин.

– А последний, со снарядами?…

– Я его не считал.

– То-то! А сколько раз рвали полотно?…

– Много.

– А фашистов сколько перебили? Нет, батенька мой, тут и наши труды есть! Так сейчас и надо рассказать людям.

– Да, согласен, это, пожалуй, правильно, – сказал Зарубин.

Около штабной землянки уже собирались командиры, парторги. Дедушка Макуха, кряхтя, закреплял на ногах лыжи.

– Сколько тебе лет, папаша? – спросил его Толочко.

– Двадцать пять, вот сколько, – ответил старик, притопывая ногами и пробуя крепление.

Все дружно расхохотались.

– Когда же ты изволил на свет появиться? – поинтересовался Веремчук.

– В Октябрьскую революцию. От нее и счет веду. Так что тебе ровесник.

Вновь раздался смех.

– Ты куда лыжи навострил? – недоуменно спросил старика Пушкарев.

– На передовую заставу.

– Зачем?

– Новость понесу… насчет победы…

– Что же это, никого моложе не нашлось? – вмешался

Зарубин. Бойко объяснил, что он хотел отправить ординарца на заставу, но Макуха очень просил послать его.

– Товарищ майор, – взмолился дед, – ты уж по старой дружбе уважь старика, я сам хочу рассказать. Ведь на заставе ребята из нашего отряда.

– Ну что ж, раз сам назвался, иди.

Макуха резко оттолкнулся палками и бодро зашагал вперед.

2

Как-то днем в конце декабря Костров и Снежко отправились на лыжах в леспромхоз. Сначала шли просекой, ровной и широкой, а потом свернули в лес. Путь держали строго на юг. Примерно через час выбрались на покрытую снегом проселочную дорогу. И хотя последний снег выпал дня три назад, на дороге не было заметно никаких следов движения. Это позволяло партизанам идти не задерживаясь, без особых предосторожностей.

Снежко шел впереди крупным, размашистым шагом, и капитан Костров с трудом поспевал за ним.

«Лыжи у него, что ли, легче?» – думал Костров, следя за быстрыми, стремительными движениями товарища, но, всмотревшись, убедился, что лыжи у них одинаковые.

Потом Кострову показалось, что на лыжах Снежко крепление лучше. И вдруг он понял: «Это возраст. Снежко двадцать пять, а мне сорок. Вот в чем причина».

– Убавь шаг, Трофим, – не выдержал Костров.

– Есть убавить шаг, – весело отозвался Снежко. Он остановился, повернулся к приближающемуся Кострову и рассмеялся. – Это, товарищ капитан, на первых пяти-шести километрах трудновато будет, а как придет второе дыхание, ни за что от меня не отстанете.

– Все-таки спешить нам, дружище, некуда, – сказал

Костров, – выспаться успеем. Пойдем нормальным шагом.

Когда в студеном чистом небе зажглись первые звезды, они подошли к леспромхозу. Костров остался за речушкой,

в сосновом подлеске, а Снежко, знавший здесь все ходы и выходы, отправился вперед.

Впервые Снежко побывал в леспромхозе еще летом с покойным Герасимом Багровым. Багров взял его себе в помощь для переброски газеты из города в отряд. Смелый и осторожный, хладнокровный и энергичный, Снежко зарекомендовал себя отлично. После гибели Багрова командование бригады неоднократно посылало его и в город и в леспромхоз, и он всегда успешно справлялся со всеми опасными поручениями.

Из зарослей молоденького сосняка Костров видел, как

Снежко перешел замерзшую речку, легко взбежал на крутой противоположный берег и скрылся за строениями маленького поселка.

Снежко должен был выяснить, нет ли в поселке посторонних и дома ли староста Полищук, у которого он обычно останавливался.

«Начал служить нам за страх, а продолжает служить за совесть», – говорил про Полищука покойный Багров. В

самом деле, Полищук за это время стал верным помощником партизан, не раз доказывая свою преданность на деле. Партизанам часто приходилось укрываться в леспромхозе, пользоваться услугами и гостеприимством старосты, ночевать в его доме.