Клинок Минотавра

– Чушь какая! – первый мужчина не сдавался, надо полагать, это Павел, племянник покойного князя. – С вашей красотой, дорогая кузина, только в столице блистать. Не упрямьтесь, подпишите бумаги, и завтра же мы увезем вас отсюда…

– И куда же? – в голосе женщины Натану Степанычу послышалась насмешка.

– Не важно! Но месяца не пройдет, и вы получите такие дивиденды, о которых только мечтать…

– Дорогой кузен, – она не дала себе труда скрыть ядовитые ноты, подчеркивая, что родство это ей в тягость, – вы, верно, полагаете меня совсем глупой, если думаете, что я вложу хоть копейку в ваше сомнительного пошиба мероприятие. Вы меня утомили…

– Мы, дорогая кузина, – прошипел Петр, едва сдерживая ярость, – только начали беседу. Или вы полагаете, что мы так легко отступимся? Ежели не хотите продавать поместье, то будьте любезны выделить нам с братом две трети его стоимости.

– Что?

– То, что слышали, дорогая. У покойного дядюшки трое наследников, и если…

– В завещании сказано, что…

– Плевать на завещание! – мужчина не сдержался.

– Дорогой кузен, – тон женщины стал ледяным. – Сейчас я поднимусь к себе. Мигрень разыгралась от ваших криков. А когда спущусь, надеюсь, вы с братом успокоитесь… если же нет, если вы и дальше продолжите испытывать на крепость мои несчастные нервы, я вынуждена буду отказать вам от дома.

И Натан Степаныч решил, что настал удобный момент, чтобы дать о себе знать.

– Есть кто дома? – бодро крикнул он, и сонный кобель, приоткрыв глаз, гавкнул для порядка.

Двери открыла осоловелая служанка.

– Будьте любезны, доложите княжне, что к ней из городу явились…

Визитную карточку, заведенную аккурат для таких вот случаев, Натан Степаныч протянул, и служанка взяла. Отсутствовала недолго, вернулась и, ни слова не сказав, за собой поманила.

В гостиной, обставленной хоть и просто, но со вкусом, были трое. У окна устроилась княжна Елизавета, женщина и вправду красоты удивительной. Высока. Стройна. Легка в кости. Ей идет смуглота, выдающая восточную кровь. Черные волосы пока не тронуты сединой, но Натан Степаныч знал – уже недолго осталось. Было в этой женщине что-то осеннее, догорающее, того и гляди, полыхнет последним ярким костром тихая ее жизнь, отгорит и уступит место зиме-старости.

Смотрит свысока, но все же улыбается.

И права вдовица, маска на ней, привычная такая маска смирения. Руки сложила, пальчиками тонкими за пальчики держится. Осанка прямая, но взор опущен долу.

– Доброго дня, Елизавета Алексеевна, – сказал Натан Степаныч.

– Доброго, – голос-призрак.