Клинок Минотавра

Молчание. И пальцы на губах, запирающие опасные слова.

– Его все равно не спасли бы… я как-то сразу поняла, что… а он говорил про быка.

– Какого быка?

– Не знаю. В округе нет быков, коровы только и те… местные мелкие, их и ребенок не испугается. А князь все про быка твердил, что спасаться нужно. Странно так… и пока добрались, он замолчал. Белый такой, дышит прерывисто. Сергей велел мне домой идти. Я за врачом хотела, а он… вы можете меня осуждать, я сама себя осуждаю, но я послушала. Не потому, что я слабая женщина, которая боится сделать по-своему… и да, тоже верно, слабая и боится, но в тот момент я вдруг поняла, что могу стать свободной. Я ведь знала о завещании… он думал, что никто, а я знала…

– Из письма?

– Из письма. И еще из его забывчивости. В последние месяцы он стал… странным. Да. Он ведь не старый совсем… если бы старик, это можно было бы понять. Он забывал.

– Что?

– Все. Бывало, сидит, читает, потом бросит книгу или газету и начинает ходить по комнате, бормотать что-то, затем спохватывается и ищет. Однажды всю гостиную перерыл, очки искал, а они в кармане были. И по мелочам… позовет конюха, а зачем – не помнит. Его это пугало. Он как-то признался, что забыл, как Мишенька выглядит… но это-то нормально, он любил сына очень сильно, но ведь не видел давно. Я успокаивала. А он принес старые фотографии, еще со службы, и начал спрашивать, кто эти люди. Вот я и подумала, что это… это ведь примета, что осталось ему недолго. И ушла… смерть, она со всеми случается. Теперь вот… буду жить, думая, что я его убила.

Она замолчала, прикусив губу, и отвернулась, уставившись пустым взглядом в окно.

– Елизавета Алексеевна, – Натан Степаныч обратил на себя внимание. – Вы позволите на денек-другой остаться в доме? Мне дворню опросить надобно…

– Полагаете, его убили?

– Полагаю, что и вас могут…

– Из-за наследства?

– Из-за наследства, – не стал спорить Натан Степаныч.

– Но ведь завещание…

– Именно, дорогая моя… именно.

Иван не знал, что Антонина делала с Ларой, вернулся он быстро, но в дом заходить не стал, сел на лавку, прислонился к стене, ноги вытянул. Да так и сидел, слушая гудение пчел. Синяя стрекоза носилась над кустом сирени. Стрекоза плясала.

Солнце жарило. И Иван, сам того не замечая, погрузился в полудрему. Наверное, он просидел долго, очнулся от прикосновения.

– Сгоришь, – недовольным тоном произнесла Антонина. – В дом иди.

Он пошел, чувствуя, как кружится голова. И вправду, погода такая, что тепловой удар получить можно.

– На вот, – в доме Антонина сунула старую эмалированую кружку. – Пей.

Выпил, не спрашивая, что пьет. Кислое. Холодное. Оставляющее характерный привкус клюквы и мятную свежесть.

– Взялся на мою голову… – Антонина кружку забрала и сказала: – Иди, ждет твоя…

Лара выглядела непривычно тихой. Она сидела на стареньком диванчике, застланном вязаным покрывалом. Покрывало было полосатым, и Лара странным образом терялась на фоне синих, желтых и красных полос.