В отряде герцога было в пять раз больше людей, чем в нашем, но всадников ему не хватало, поэтому войско оказалось не слишком боеспособным. В основном оно состояло из призванных на военную службу стражников, которых он провел Восточным перевалом, чтобы сразиться с герцогиней Херворской. Когда они увидели атакующих магистратов, то едва не разбежались в разные стороны.
– Убить ее! – вскричал Шивалль. – Всех их убить!
Но я уже держал наготове рапиру – мы с Кестом и Брасти тут же отогнали пикейщиков от Швеи и окружили ее, защищая от любого, кто вознамерится исполнить приказ Шивалля.
Капитаны кричали на своих людей, заставляя их встать в строй, и как только воины повиновались, Шивалль уговорил герцога отойти в тыл.
– Я тебе показала! – хохотала за нашими спинами Швея. – Я вам всем показала!
Я обернулся – на Швею страшно было смотреть. Лицо ее кривилось от страха, радости и ярости одновременно, она раздирала на себе одежды и кричала в небо:
– Вы отобрали его у меня! Отобрали последнее, что у меня было! Вот… Вот вам мой ответ! Мой ответ!
Швея вдруг начала вращаться и танцевать – полунагая, обезумевшая старуха, – а вокруг нас разгоралась битва.
– Мой мальчик, – безумствовала она. – Мое дитя! Вы отобрали его у меня!
– Святые угодники, что это с ней? – спросил Брасти.
Что-то всплывало у меня в голове: мысль, воспоминание, осколки увиденного, то, о чем я когда-то праздно размышлял. Все вдруг начало обретать ясность. Неужели это в самом деле возможно?
– Думаю, что она его мать, – сказал я, и вся горечь этого мира затопила мою душу. – Наверное, это мать короля!
– Но как? – Брасти уставился на Швею. – Греггор бы никогда… Ты только погляди на нее!
Кест перебил его:
– Да, погляди на нее, на ее лицо. Оно не всегда было таким. Кто-то… возможно, сам Греггор избивал ее, уродовал…
– Он выгнал меня, – прокричала она в ответ. А вокруг нас кружились кони, пыль и смерть. – Ему не понравилось знамение, которое было дано, когда родился наш ребенок, потому он избил меня и запер. Но я приняла это, потому что он позволял мне видеться с моим малышом. Даже когда Пэлис вырос и Греггор назвал сына слабаком, запер его в башне и выгнал меня, я не противилась, потому что все еще могла видеться с моим мальчиком. Приняла и то, что Греггор женился на этой глупой корове и родил второго сына, потому что я женщина, а мир принадлежит мужчинам. Этот мир принадлежал ему.
Она погрозила небу кулаком.
– Но я должна была ответить, поэтому приносила сыну книги и рассказывала истории. Я научила его думать.
– Плащеносцы, – с восхищением сказал Кест. – Это все она задумала. Она научила короля, сформировала его образ мыслей.
– С меня все началось, – рассмеялась она, полунагая и морщинистая, гордая женщина в лучах заходящего солнца. – Я должна была ответить им, поэтому создала вас. Подарила миру великого короля и правосудие.
И вдруг она начала рыдать, словно маленький ребенок, впервые нашедший мертвую птицу.
– Но они отобрали его у меня. Он хотел творить добро, а они забрали моего мальчика. Вот вам мой ответ! – прорычала она. – Когда они отбирают у тебя единственное, что есть в этом мире, им нужно отвечать. Иди! – сказала она, схватив меня за ворот плаща. Безумные глаза, покрасневшие от слез, горели. – Иди и передай им мой ответ!
Кест и Брасти поймали коней, принадлежавших павшим, и оседлали их. Чудище ткнулась мне в руку огромной мордой. Меня не нужно было приглашать дважды: я тут же взлетел на ее спину.
– Эй, герцоги, глупцы из глупцов! – закричала Швея. – Выходите и узнайте, что вам ответит женщина…
В голове не укладывалось то, что она сделала, но Кест привел меня в чувство.
– Поехали, – сказал он. – Я тоже готов им ответить.
Мы поскакали в самое сердце битвы. Я был измучен; так хотелось увидеть лица товарищей, с которыми мы не виделись много лет. Дара, Уинноу, Пэррик и остальные – где они все? Но эти мужчины и женщины верхом на конях теперь тоже были плащеносцами, умелыми и бесстрашными. Я чувствовал радость, рвущуюся из груди; размахивая клинками, мы врезались в войско герцога, сминая его ряды. Дрались как хищные птицы, разя налево и направо, с каждым ударом клинка отнимая жизни.
А потом мы с Кестом и Брасти запели боевую песнь плащеносцев. Пели о справедливости и милости, о крови и жестокости. Пели до тех пор, пока не охрипли, а кровь не смешалась с пылью, навсегда изменив эту землю.
Битва продолжалась лишь час, но нам казалось, что прошло намного больше времени, прежде чем воины герцога сдались и, подняв руки, встали перед нами на колени.
– Неужели такое возможно? – растерянно спросил Брасти у нас с Кестом.
– Что мы победили? Похоже на то, – ответил Кест.
– Нет, – сказал он. – Оглянись. Кругом мертвые, но только воины герцога и рыцари. А у плащеносцев всего лишь несколько ран, но ни одной потери.
Я обернулся, будучи полностью уверен, что он ошибается, но так и не увидел ни одного поверженного плащеносца.
– Боги, – выдавил Брасти. – Да мы могли бы стать настоящим войском.
– Только вы не для этого предназначены, болван, – ответила Швея.
Брасти поглядел на нее.