Клио и Огюст. Очерки исторической социологии

Между тем, этнологи считают зависимость обратной. Степень интеграции диалектов в единый язык зависит от политического единства, а не наоборот. Наличие диалектов и культурных отличий и в те далекие времена, и сейчас не самый существенный фактор. Известно, что носители различных диалектов немецкого или китайского языков совершенно не понимают друг друга. Вместе с тем разные языки могут быть взаимно понятны: татарский и башкирский, сербский и хорватский, датский и норвежский. Не единообразие лексики и грамматики делает группу диалектов одним языком. Единым языком конгломерат диалектов делает включенность в единое социально – политическое пространство[307]. Русь, объединенная единым княжеским родом и церковной организацией, таковым являлась.

Конструкция № 4: не существовало осознания единства Древней Руси, а если и существовало, то исключительно в кругах образованных книжников, «элиты», не имеющей ничего общего с реальной жизнью простых людей.

Помимо древнерусского языка Галушко ставит под сомнение наличие единого русского самосознания на Руси в домонгольский период. При этом для него, конечно, не секрет, что в древнерусской литературе идея единения русских земель не просто существовала, а активно пропагандировалась. Будучи оформлена через понятие братской / божественной любви, она вошла в арсенал самых актуальных идеологических конструкций Древней Руси. Она звучит в Повести временных лет, в Поучении Владимира Мономаха, в «Слове о князьях». Ею проникнуто «Сказание о Борисе и Глебе». Выражение «Русская земля» достаточно часто встречается на страницах произведений древнерусской литературы. Но всю это огромную литературу он отбрасывает на том основании, что в рамках понятий русского единства мыслила только «элита», а обычные люди-де знать ничего про это не знали. Украинский историк пишет: «Итак, с общей древнерусской идентичностью, выходящей за пределы элиты, есть большие проблемы. То есть мы о ней почти ничего не знаем, а точнее – никто не может доказать, что она была».

Но, во-первых, элита потому и является элитой, что является авангардом общества, ведущим людей за собой, задающим мировоззренческие ориентиры. Посредством деятельности элит и создается общность.

Но самое главное, и это во-вторых, – свидетельство того, что и «простое» население вполне осознавало свою «русскость», есть. Кирилл Глушко иронизирует: «…странно, никто в берестяных грамотах не написал: “Аз есмь представитель древнерусской народности”». Но помимо берестяных грамот есть другие письменные источники, глубоко укорененные в обыденную жизнь. Речь идет о памятниках древнерусского права.

Русы как население русской земли совершенно однозначно фигурируют уже в договорах Руси с Византией. Но самую важную информацию мы можем почерпнуть из актов региональных. Из актов, происходящих из тех регионов, которые, по утверждению Галушки, должны были считать себя «новгородцами», «смолянами», но никак не русами.

Между тем в договоре Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1189–1199 гг., заключенном князем Ярославом Владимировичем, термины «новгородец» и «русин» используются в качестве взаимозаменяемых: «Оже тяжа родится бес крови, снидутся послуси, Русь и Немци, то вергуть жеребее, кому ся выимьть, роте шедъ, свою правду възмуть. Оже емати скотъ Варягу на Русине или Русину на Варязе, а ся его заприть, то 12 мужь послухы: идеть роте, възметь свое»[308].

Не менее показательным примером является договор Смоленска с Ригой и Готским берегом. Он был заключен в 1229 г. послами смоленского князя Мстислава Давыдовича. Согласно логике Галушко, русские фигуранты договора должны именовать себя «смолянами», ведь речь идет не о «идеологических конструктах», а о вполне бытовых, насущных предметах: о торговых спорах, о бытовых потасовках, о займах и пр. Обратимся к тексту. Вот его произвольно взятый фрагмент:

Аже Латинин дасть Роусиноу товар свои оу д(о)лго оу Смольн(е) ске, заплатити Немциноу пьрвее, хотя бы инмоу комоу виноват был Роусиноу. Тако оузяти Роусиноу оу Ризе и на Готскомь березе.

Аже разгневаеться князе на своего человека, а боудете вин(о) ват Немчицю Роусин, а отимь(е)ть князе все, женоу и дети оу холопство, первое платити емоу Латинину, а потомь князю как любо с сво-имь ч(е)л(о)в(е)к(о)мь. Такоу правдоу взяти Роусиноу оу Ризе и на Гочк(о) мь березе[309].