Клио и Огюст. Очерки исторической социологии

Отсюда выражения о поездках «на Русь» в текстах северного и северо-восточного происхождения. На эти последние случаи К. Галушко обращает специальное внимание, поскольку они полностью укладываются в его задачу: отделить «настоящие Руси», от «липовых». Всё выстраивается для него как нельзя лучше: Киевская, Черниговская и Переяславская земли, входящие в состав современной Украины, – это «настоящие», а все остальные – «липовые». Они стали Русью уже потом, присвоили себе это название, а то и вовсе являются выдумкой «російських» ученых[304] «широкого» значения полностью игнорируются.

В данном случае мы имеем дело с классической полуправдой. К. Галушко очевидно (и не без основания) надеется, что его неискушенный в истории читатель не станет брать в руки летописи и проверять его хитрое «плетение словес». Между тем стоит только открыть Повесть временных лет, как первые же географические координаты «русской земли» полностью разрушают его построения:

И изъбрашася трие брата с роды своими, и пояша по собе всю русь, и придоша къ словеномъ первее. И срубиша город Ладогу. И седе старейший в Ладозе Рюрикъ, а другий, Синеусъ на Беле озере, а третей Труворъ въ Изборьсце. И от техъ варягъ прозвася Руская земля[305].

Вообще летописец был более всего озабочен именно тем, чтобы объяснить нам, потомкам, что именно представляла собой современная ему Русь. Поэтому определения Руси он дает несколько раз, используя все доступные способы объяснения. Русь для него и территория, и языковая общность.

Вот что пишет Кирилл Галушко в начале XXI в.: «Русь находилась в очень конкретном месте – в Киеве, а если уж не в Киеве – то в Среднем Поднепровье, а если не в нем, то в “Южной Руси”. И нигде больше!»

А вот что пишет земляк Кирилла Галушко, автор Повести временных лет в начале XII: «Се бо токмо словенескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, новъгородьци, полочане, дьрьговичи, северо, бужане, зане седять по Бугу, послеже же волыняне».

Как видим, в качестве русских племен летописец в начале XII в. называет полян, древлян, новгородцев, полочан, дреговичей, северян и бужан. Причем под «новогородцами» в ПВЛ понимаются сло-вене и кривичи (потомки полочан, по мнению всё того же летописца), как видно из истории призвания Рюрика.

При этом летописец очень четко отделяет славяноязычные народы от неславянских, платящих Руси дань и совершенно чужих.

Конструкция № 3: «никакого древнерусского языка не существовало». Не довольствуясь дискредитацией источников в деле отделения «настоящей» Руси от «липовых», Кирилл Галушко пытается дезавуировать лингвистическое понятие «восточные славяне». По его мнению, такой общности народов не существует и это лишь «политический заказ» и «искусственное разделение», выгодное, понятное дело, России.

Чтобы понять абсурдность этой конструкции, нужно ответить на два простых вопроса. Во-первых, для каких целей английским, например, лингвистам нужно группировать эти языки именно таким образом? Неужели русские агенты подкупили лингвистов в мировом масштабе, чтобы «навязаться в родню» украинцам? Во-вторых, как может выглядеть «не искусственное» разделение языков? Научные классификации на деревьях не растут. Они в любом случае являются научной абстракцией, искусственной по своей сути.

В отличие от Кирилла Галушко, летописец уделяет большое внимание идее славянского единства и утверждению идеи, что Русь глубоко укоренена в этом единстве, несмотря на племенную разобщенность:

А словенескъ языкъ и рускый одинъ. От варягъ бо прозвашася Русью, а первее беша словене; аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе. Полями же прозвашася, занеже в поле седяху, языкъ словеньскый бе имъ единъ.

Еще удивительней размышления автора над термином «древнерусская народность». С одной стороны, Галушко совершенно прав в том, что современные представления об этничности не могут быть без оговорок использованы для анализа средневекового мировоззрения. Тут автор проявил осведомленность в этнологической теории. Но вот дальше с теорией всё гораздо хуже.

На основании того, что на территории древнерусского государства существовали различные диалекты и имелась разница в материальной культуре, делается вывод, что Русь представляла собой «рыхлый конгломерат» и пр.[306]