Клипер «Орион»

Старший офицер находился в полной форме, только за работой он позволил себе расстегнуть китель, но тотчас же застегнул крючки, как только поднялся из-за стола. Его не покидало тревожное чувство ответственности за людей, за корабль и особенная, непривычная боязнь, что все пойдет прахом, «Орион» под конвоем на буксире приведут в порт как военный трофей. Усилием воли старший офицер прогнал эту мысль. Их замысел мог провалиться, как он убеждал себя, только благодаря случайности.

И он стал, уже в который раз, мысленно проходить по белому полю карты, испещренному цифрами глубин вдоль скалистого побережья Корнуэлла, минуя островки, предательские рифы, банки, мели, проскальзывая мимо постов на берегу, незаметно расходясь с патрульными миноносцами…

— Жарковато, — нарушил молчание командир, подходя к открытому иллюминатору. — Наш стармех изрядно греет. И это не плохо. Я приказал топить, а не то заплесневеем в Англии. Матросы тепло любят, да я и сам грешен, тоже предпочитаю достаточную температуру. А туманчик изрядный, и какой-то у этого английского тумана запашишко особенный. Вы не находите? Ну что вы, мамочка, все на нее не налюбуетесь?

— Надо бы вот здесь взять на полмили мористей. Если пойдем в отлив, то…

— Да нет, все правильно. Хоть и в отлив, под килем футов десять останется. Сбросьте китель. Чайку выпьем. Феклин! Что там у тебя?

— Пакет, ваше высокоблагород… Ах, виноват, нет-нет да «благородие» с языка срывается. Вот пакет, гражданин капитан второго ранга. Только что портовый катер доставил. Вахтенный начальник приказали вам передать. — Феклин замер, вытянув шею. Пока он бежал с пакетом, все встречные матросы бросали шепотом:

— Ты там не зевай.

— Краем уха прихвати.

— Как и что… Сам знаешь…

— Знаем. Не учи! — неизменно отвечал Феклин и сейчас медлил у дверей в надежде уловить, о чем бумага от Бульдожки — так почему-то прозвали матросы адмирала, не видев его ни разу.

— Посмотрим, что пишет адмирал, — сказал командир, разрезая ножницами конверт. — А ты, Феклин, иди распорядись насчет чайку да принеси к чаю…

— Есть, к чаю! Коньяку или бурдо? — осведомился вестовой, выражая всей своей складной фигурой горячее стремление выполнить этот приятный приказ.

— Ямайского рому, — сказал командир, вытаскивая из конверта бумагу.

— Рому?! — как эхо, повторил Феклин — и остался стоять у дверей, полураскрыв рот.

— Да, рому. Живо!

— Есть, живо!

— Ну?

— Кажись, и ром был…

— Кажись?.. Ого, да здесь целое послание. Вот что значит наступить начальству на любимую мозоль. — Командир прищурился и, как все дальнозоркие люди, далеко отставив руки с бумагой, стал разбирать английский текст приказа, покачал головой. — Сдать груз. Ну и ну! Читайте, Николай Павлович, а то я к вечеру слабею глазами. Ну а ты что стоишь? Или опять ром выпил?

— Никак нет. Как можно? Сейчас представлю! — И, повернувшись кругом прищелкнув каблуками, Феклин вылетел из салопа и первым делом поведал ожидавшим его на юте Громову и Трушину: — Ну, братцы, я продержался сколь мог и все подметил: Сам-то, Мамочка наш, говорит мне: «Сообрази насчет рома, Феклин» — и конверт распатронивает. Надо идти, как положено, а я засомневался насчет рома.

— Выдул ром-то? — спросил Трушин.

— Да не. Разве самую малость. Это я чтобы продержаться в каюте, а сам слушаю да смотрю, как и что.

— Кончай молоть, Илья, — осадил его Громов. — Что в бумаге?

— Бульдожка груз требует, чтобы сдать его ему.

— Ну?

— Ну, а наши сумневаются насчет сдачи и мозгуют в другую сторону, курс уже проложили, чтобы домой, значит.

— Ты что, видал карту? — спросил Громов.

— Как зашел, а она у них на столе разложена и на пей курс. Из бухты право руля и вдоль берега, в обход, значит, ихних островов, а там их столько понабросано, так что надо глаз и ухо востро держать, да они провели — любо-дорого смотреть.

Громов хлопнул вестового по плечу: — Так держать, Феклин! Давай насчет рома действуй и посматривай. Пошли, Роман, дело есть.

— Это насчет чего, братцы? — полюбопытствовал Феклин. — Дело-то?

— Да так, между прочим. Время придет — узнаешь, да не вздумай лясничать насчет этого ни с Грызловым, ни с Брюшковым, да и Бревешкина поостерегайся. Ну, посматривай, Илья!

Феклин обиделся. Будто он сам не знал, с кем можно делиться секретами, а с кем нельзя, но его больно задело высказанное ему недоверие.

— Тоже мне, посматривай! — проворчал он. — И у них тайны да секреты.

Как из-под палубы, появился унтер-офицер Бревешкин.

— А, Илья Фомич! Наше вам!

— Бывай здоров, Никон Кузьмич.

— Нет, ты постой!

— Не могу. Командир требует.

— Со мной, так командир, а с этой шпаной есть время лясы точить? С чем они к тебе приставали? Поди, насчет бумаги выспрашивали?

— Да, Никон Кузьмич, но я и сам ничегошеньки не знаю.

— Вот и врешь, сын вши и собаки, — перешел на свой постоянный язык Бревешкин.

— Не собачьтесь, Никон Кузьмич. Бывайте здоровы и не кашляйте! — Феклин побежал в буфет, напутствуемый самым немыслимым набором ругательств.