Ключ

— Стой! — взвизгнула Рокти, и Никита испугался вдруг. Глядя, как спокойно и деловито Ясень рычагом натягивает тетиву, кладет болт в ложе, он внезапно осознал, что вот тут-то все и может закончиться. Чем выше поднимался арбалет, тем четче он видел тяжелый стальной наконечник.

— Ясень! — в голосе Рокти было что-то, что заставило даже Никиту оторвать взгляд от оценивающего расстояние прищура. Они с Ясенем посмотрели на Рокти одновременно.

Оказавшись в центре внимания, она зажмурилась и, стремительно, будто боялась, что ей могут помешать, отхлебнула из фляги. Она сделала глоток не поморщившись. А вот Никите опять стало дурно. Уронив флягу на землю, Рокти вытерла губы рукавом и обернулась к Ясеню.

— Вот и все. Я никогда не стану твоей женой, Ясень. — Она медленно опустилась на траву, устало потерла лицо ладонями. — Давно надо было сказать тебе это. Ты был мне хорошим другом, Ясень. Ты был лучшим моим другом, пока не вообразил, что когда-нибудь мы будем жить в ветвях одного дома.

Ясень тяжко вздохнул, воздух заклокотал в поврежденном горле. Развернулся, плечи его поникли, руки автоматически разряжали взведенный арбалет. Мягкие желтые волосы потемнели и налипли редкими прядями на взмокший, блестящий бисеринками пота лоб. Бледноголубые глаза были пусты и полностью прозрачны.

— Со-а. — Никита невольно дернулся, когда Ясень обратился к нему. Минуту они стояли, глядя друг на друга. — Со-лгал, — произнес Ясень уже четче, и Никита понял, что речь идет о Страннике.

Не дожидаясь ответа, Ясень кое-как запихнул арбалет обратно в переметную суму, сунул ногу в стремя и тяжело перевалился в седло. Руки в перчатках еще некоторое время перебирали повод. Ясень смотрел на Рокти, но не нашел, что сказать. Да и не смог бы, наверное, даже если бы и захотел. Чуть сдавил коленями бока Серого, посылая его вперед. Направляясь под своды леса, Серый прошел, едва не задев Рокти, и Никита увидел вдруг в ее глазах страх.

Она не поднялась, не обернулась проводить взглядом своего старого друга, друга детства. Она заплакала. Сначала слышалось только сдавленное сопение, а когда стих треск веток под копытами Серого, сопение перешло в тихие, ровные всхлипы.

Никита тряхнул головой. Понимая, что никогда не умел утешать плачущих девушек, и сейчас — не лучший случай, чтобы начать учиться, направился к Сумраку. Волчица лежала в траве, глядя желтыми глазами, и, распахнув пасть, как собака, кажется, смеялась.

— Сгинь! — бросил он зло, проходя мимо, и она послушалась вдруг, поднялась и перетекла в тень у кромки леса, разом скрывшись с глаз.

В сумках, прямо под попонами, нашлись и вяленое мясо, и хлеб, и фляги с чистой родниковой водой. Первым делом он прополоскал рот, избавляясь от тошнотворного привкуса. Приложился надолго, не спеша делать длинные, прохладные глотки, смывающие ощущение горячей крови, льющейся в глотку.

Затем он подошел к Рокти, скинул и расстелил крутку, присел на краешек, и, толкнув тихо плачущую девушку в бок, предложил:

— Поднимайся с травы — сыро и холодно. Садись сюда, ешь.

Конечно же, она его не послушалась. Он сомневался, что она вообще слышала его слова. Пришлось вставать и, подхватив ее на руки — она была удивительно маленькой и легкой — сажать на расстеленную на земле куртку. Она испугалась. Тут же перестала плакать и вытаращилась на него круглыми от страха глазами.

— Лист просил позаботиться о тебе, — сказал Никита, сунув ей в руки ломоть хлеба и кусок оленины.

— Лист? — спросила она, вытирая рукавом красный, распухший нос. — Лист слишком много о себе думает. Как и ты!

Он молчал, позволив ей срывать злость. Смотрел, как убегают через степь к полям гонимые ветром ковыльные волны. Как жарит идущее на закат солнце, как вокруг него кругами, медленно и величественно парит, покачивая крыльями, коршун. Злые слова обиженной девчонки тонули в стрекоте невидимых кузнечиков.

— Дурень! Не принимаешь наших обычаев? Так не пей кровь первой добычи! — «Ну да, конечно, мне все объяснили заранее». — А раз омочив губы, вылей остаток наземь, как велит ритуал! — «Если честно, девочка, меня достали ваши дикие нравы. — Зачем ты отдал флягу мне? Ну, кто? кто тебя надоумил только? Уж не Лист ли? — «Да, конечно. Будь ты повнимательней, маленький следопыт, поняла бы, что я лишнего раза не обернусь к Ясеню. Кому еще я мог отдать флягу?». — Триста лет... триста лет не было союзов на крови, и вот приходит какой-то чужак... — Она снова заревела, уткнулась лицом в хлеб.

— Постой, погоди. — Взяв за подбородок, он попытался заставить ее поднять голову, посмотреть ему в глаза. — Ты что хочешь сказать? — Тут только до него начало доходить. — Хочешь сказать, что Ясень взбеленился так потому, что я совершил какой-то там ваш древний ритуал... и мы теперь... вроде как обвенчаны?

Она закивала мелко и, давясь слезами, надкусила круглую булку.