Доктор замолчал. Ему придется задать этот вопрос. Сколько ни выбирай подходящий момент – он никогда не настанет.
– Почему вы отнесли малышку в озеро, Эми?
Она метнула в него острый взгляд, но на лице отразилось смущение.
– Какое озеро? Какую малышку?
Эми вскочила со стула, опрокинув его, и пулей вылетела из кабинета. С наряженной к Рождеству елки упала игрушка и разбилась о плитку.
Доктор еще долго смотрел на дверь. Затем взял щетку, совок и собрал остатки битого стекла. Вернувшись за стол, отпер верхний ящик и снова задумался над письмом Питера Салливана. Через некоторое время он сделал запись в блокноте, перечитал и вспомнил слова Эми в самом начале разговора. Возможно, она и права. Может быть, он действительно считает себя Богом.
16
Эллен всматривалась в обрывок бумаги, который ей передала сестра Аткинс.
– Что это?
– Приказ доктора, вот что.
Эллен перевела взгляд на палатную сестру. Та снова переборщила с помадой – досталось и передним зубам.
– Эми предстоит электрошок? – в ужасе спросила она.
– Так написано, как видите.
Эллен вспомнила запись в документах Герти о том, что именно тогда она сломала ногу.
– Это безопасно? Я слышала ужасные…
Договорить она не успела – вмешался доктор Лэмборн:
– Вижу, вы снова подвергаете сомнению назначения врача, стажерка Кросби? Я вообще не понимаю, зачем вы тратите время на это ваше училище! Вы же и так все знаете лучше всех. Может, меня бы чему научили. В конце концов, я всего-навсего скромный обладатель диплома по психиатрии.
Сестра Аткинс с трудом сдерживала улыбку, наслаждаясь неловкостью Эллен.
– Извините, доктор, просто…
– И еще один ваш талант – извиняться. Вы в этом явно поднаторели.
Он так близко подошел к ней, что она чувствовала запах его зубной пасты. Сестра Аткинс сжалилась и решила вмешаться:
– Стажерка Кросби, проследите, пожалуйста, чтобы Эми ничего сегодня утром не ела.
– Вообще, вы можете сами доставить сегодня Эллен в кабинет ЭШТ, – вдруг осенило доктора Лэмборна. – Может быть, чему и научитесь заодно.
– Я? О, нет, не уверена, что я… – Доктор Лэмборн удивленно поднял брови, и Эллен запнулась на полуслове. – То есть да, конечно, доктор.
Эллен нашла Эми на ее любимом месте у окна в комнате отдыха. Луч редкого декабрьского солнца падал на ковер, подсвечивая танцующие пылинки.
– Эми, пойдем, пора.
– Я никуда не пойду, – произнесла она, не поднимая головы.
– Мы уже это обсуждали. Доктор Лэмборн назначил вам лечение.
– Разве обжарка мозга – это лечение? – набросилась она на Эллен, сверля ее взглядом.
– Это не обжарка мозга, и, в любом случае, назначения доктора не обсуждаются. Согласие пациентов на принудительное лечение мы спрашивать не обязаны.
К ним подошла Белинда с благим намерением успокоить Эми.
– Не бойся, все не так страшно. Мне сто раз это делали – и смотри, я в полном порядке.
Она растрепала себе волосы, скосила глаза и высунула язык набок.
– Фидиш, – зашепелявила она. – Я сдорофа! – и, истерически хохоча, выбежала из комнаты.
Когда Эллен ввезла Эми в кабинет для ЭШТ, их уже ждал доктор Лэмборн.
– Доброе утро, – поздоровался он с Эми, застегивая полы накрахмаленного белого палата. – Подтвердите соответствие этим пунктам, сестра, – передал он Эллен процедурный бланк.
– Пациентка не завтракала, – начала читать Эллен. – Как видите, очков на ней нет. Протезов тоже нет. – Она вернула ему бланк.
– Спасибо.
Он повернулся к Эми и начал ощупывать левую руку, проверяя состояние вен. Анестезиолог кивнул ему и установил трубку для введения наркоза и мышечных релаксантов. Эми лежала спокойно, с замершим рассредоточенным взглядом. В ней не осталось ни капли былого сопротивления.
Анестезиолог в съехавших на кончик носа круглых очках с зачесанными назад длинными жидкими седыми волосами был похож на сумасшедшего профессора.
– Эми, считайте от десяти до одного, пожалуйста.
Эми облизала губы и вздохнула.
– Десять, девять, восемь, семь, ше… – Она закрыла глаза и затихла.
– Стажерка Кросби, нанесите проводящий гель на битемпоральные области.
Эллен удивленно подняла брови.
– Гель на виски! – вздыхая, закатил глаза доктор Лэмборн.
Дрожащими руками она стала намазывать гелем виски Эми и почувствовала подступающие слезы. Маленький кабинет с темными коричневыми стенами вызывал у нее приступ клаустрофобии, а от странного запаха какого-то тошнотворного газа, осевшего в глотке, накатывала дурнота. Дверь открылась, и в без того переполненную комнату зашли еще две сестры.