Ключъ

Назадъ eхали скучно. Было холодно, но по иному, не такъ, какъ по дорогe на острова. Клервилль сeлъ во вторыя сани: повидимому, сложное объясненiе словъ Муси включало и эту деликатность, давшуюся ему нелегко. Вмeсто него, рядомъ съ Витей, на скамейку сeлъ Никоновъ. Онъ начиналъ скисать,-петербургская неврастенiя въ немъ сказалась еще сильнeе, чeмъ въ другихъ. Глафира Генриховна была крайне озабочена, даже потрясена. Она сразу все поняла. Въ томъ, что, по ея догадкамъ, произошло, она видeла завершенiе блестящей кампанiи, которую Муся мастерски провела собственными силами, при очень слабой помощи родителей. "Да, ловкая, ловкая дeвчонка, нельзя отрицать",-- думала Глаша. Она думала также о томъ, что ей двадцать седьмой годъ, что жениха нeтъ и не предвидится, и что для нея выходъ замужъ Муси -тяжкiй ударь, если не {415} катастрофа. Глафира Генриховна сразу приняла рeшенiе перегруппировать фронтъ и сосредоточить силы на одномъ молодомъ адвокатe, который, правда, не могъ идти въ сравненiе съ Клервиллемъ, но былъ очень недуренъ собой и уже имeлъ хорошую практику. "Что-жъ дeлать... Да, она очень ловкая, Муся. И молчитъ, будетъ мнe теперь подавать его по столовой ложкe..."

"Разсказать или нeтъ?" -- спрашивала себя Муся.-- "Зачeмъ разсказывать? Глупо... Въ такую минуту плюнули въ душу... За что? Что я имъ сдeлала?.." -Она говорила себe, что не стоитъ объ этомъ думать, но ей хотeлось плакать. Ее разбирала предразсвeтная мелкая дрожь. Чуть-чуть жгло глаза.

Хотeлось плакать и Витe. Не глядя на Мусю, онъ молчалъ всю дорогу, думая то о самоубiйствe, то о дуэли. "Вотъ и Пушкинъ послалъ тому вызовъ... Нeтъ, дуэль глупость, конечно. Да онъ и не виноватъ, если она его любитъ... И самоубiйство тоже глупости... Не покончу я самоубiйствомъ... Но, можетъ быть, ничего и не было? Вотъ вeдь она сидитъ грустная... Можетъ, она ему отказала?"

Глафира Генриховна для приличiя время отъ времени говорила что-то скучное. Муся, Никоновъ скучно и коротко отвeчали.

Они подъeзжали къ Невe. Луна скрылась, стало совершенно темно. Вдругъ слeва, гдe-то вдали, гулко прокатился выстрeлъ. Дамы вскрикнули. Никоновъ поднялъ голову. Встрепенулся и Витя. Кучеръ оглянулся съ испуганнымъ выраженiемъ на лицe. За первымъ выстрeломъ послeдовали другой, третiй. Затeмъ все стихло.

-- Что это?.. Стрeляютъ? -- шопотомъ спросила Муся. {416}

-- Ну да, стрeляютъ. Р-революцiя,-- угрюмо проворчалъ Никоновъ, какъ полушутливо говорили многiе изъ слышавшихъ первые выстрeлы февраля.

"Ахъ, если бы вправду революцiя!" -- вдругъ сказалъ себe Витя. Въ его памяти промелькнуло то, что онъ читалъ и помнилъ о революцiяхъ -жирондисты, Дантонъ у Минье, Дмитрiй Рудинъ. Витя увидeлъ себя на баррикадe, со знаменемъ, съ обнаженной саблей. Баррикада была подъ окнами Муси. "Да, это былъ бы лучшiй исходъ... Ахъ, если бы, если бы революцiя!.. Только г?р?о?з?а можетъ принести мнe славу и сдeлать меня достойнымъ ея любви!.. А если не славу, то смерть",-- съ тоской и страстной надеждой думалъ Витя.

XIX.

Николай Петровичъ почувствовалъ себя нездоровымъ въ день юбилея Кременецкаго и долженъ былъ отказаться отъ участiя въ банкетe, поручивъ своей женe передать извиненiя юбиляру. На слeдующiй день Яценко не пошелъ на службу, ничего не eлъ съ утра и за обeдомъ не прикоснулся къ супу: видъ и запахъ eды вызывали въ немъ отвращенiе. Сославшись на острую головную боль, онъ заявилъ, что не будетъ обeдать. Наталья Михайловна, которая какъ разъ собиралась съ толкомъ, подробно разсказать о банкетe, обезпокоилась.

-- Ну, да, въ городe свирeпствуетъ гриппъ. Вотъ что значитъ такъ работать,-- не совсeмъ логично сказала она мужу.-- Сколько разъ я тебe говорила: никто, никто не работаетъ десять часовъ въ сутки. Конечно, это отъ переутомленiя, оно {417} всегда предрасполагаетъ къ гриппу... Хоть супа поeшь, я тебя умоляю...

Николай Петровичъ работалъ въ послeднее время не больше обычнаго. Усталость его была преимущественно моральная и сказывалась въ крайней раздражительности, которую онъ сдерживалъ съ большимъ трудомъ. Ничего не отвeтивъ на предложенiе поeсть хоть супа, онъ ушелъ къ себe въ кабинетъ и легъ на твердый кожаный диванъ, взявъ первую попавшуюся книгу. Но книги этой онъ не раскрылъ. У него очень болeла голова, ломило тeло. Наталья Михайловна принесла и подложила ему подъ голову большую подушку. Измученный видъ ея мужа ее разстроилъ.