Ключ Давида

– А поехали на Крещатик! – предложила Лиза, и вся компания двинулась к метро. Станция была похожа на княжеские палаты, сложенные из белого камня и украшенные мозаикой с ликами святых. Проехав одну остановку, они поднялись наверх и оказались на широкой улице, застроенной огромными зданиями из серовато-желтого камня. Под предводительством Лизы они направились в сторону Майдана.

Сначала Джордан не понял, почему эта улица, так напоминавшая центр Москвы, выглядит все же как-то иначе. Вдруг его осенило. Дело было в людях. После замкнутых, отчужденно спешащих по своим делам, безразлично глядящих сквозь тебя московских прохожих, спокойные, неторопливые киевляне, всегда готовые ответить на твой взгляд доброжелательной улыбкой, придавали Крещатику то тепло, которое, похоже, давно выветрилось с улиц Москвы.

Джордан, расслабившись, скользил взглядом по этим лицам, старым и молодым, мужским и женским, как вдруг его остановили чьи-то глаза, смотревшие на него в упор, как оптический прицел. В сквере, рядом с которым Юрий с Лизой остановились, чтобы купить всем мороженого, собралась небольшая толпа, состоявшая, в основном, из пожилых мужчин. Общим для всех этих людей, стоявших, кто с палкой, кто, опираясь на плечо более молодого спутника, было то, что у всех на головах были одинаковые военного образца фуражки с раздвоенным впереди околышем. На некоторых была и военная форма с орденами и медалями. Перед толпой суетился фотограф с треногой, а молодой крепкий мужчина с широким красным лицом заботливо расставлял стариков так, чтобы все попали в кадр. Человек десять подростков в скаутской форме присели перед позирующими. В то время, когда все уставились в объектив фотоаппарата, седой высокий мужчина с портупеей на коричневато-зеленом кителе, поджав тонкие губы, смотрел, не мигая, на Джордана и Веру. Почувствовав этот враждебный взгляд, Вера начала невольно оглядывать себя, пытаясь понять, что в ней так раздражает незнакомого старика.

– Наверное, ему не нравится твоя одежда, – прошептал Джордан, дотронувшись до белой футболки с надписью «Россия – Сочи 2014», в которую была одета Вера.

Сработала вспышка, и ветераны тут же возобновили дружеские беседы между собой. К смотревшему на них старику подошел один из скаутов, и тот что-то сказал ему на ухо. Мальчишка обернулся и посмотрел на Веру, которой протягивала мороженое Лиза.

– Трэба було ще бильш вбиваты поганых жидив та москалив,[1] – нарочито громко сказал старик, обращаясь к мальчику. Стоявшие рядом одобрительно рассмеялись. Джордан не понял сказанного, но увидел, как вспыхнули от стыда щеки Лизы. Девочка уже собиралась ответить, когда Вера положила руку ей на плечо и, легонько подтолкнув, заставила двинуться дальше. Скаут громко заржал и показал недоуменно смотревшему на него Юре средний палец. Недолго думая, тот ответил не менее характерным жестом, задействовав для этого обе руки. Здоровяк-организатор в высоких шнурованных ботинках сделал, было, пару шагов в их сторону, но решительный вид и заклеенная пластырем бровь Джордана оказались для него важным аргументом в пользу отступления.

Не успела Лиза прокомментировать инцидент, как рядом с ними остановилась машина Леонида.

– Папа уже дома, мама допекает сухарики, поехали! – скомандовал он.

Ехать оказалось недалеко. Свернув в арку высокого сталинского дома, они поднялись на второй этаж. Дверь открыла хозяйка – сухонькая энергичная пожилая дама с завитыми бледно-лиловыми волосами.

– Здравствуйте. Я Белла, – громко и четко выговаривая слова, представилась она, протягивая руку каждому из гостей поочередно. Леонид, поцеловав мать, тут же снова уехал, а все остальные проследовали в гостиную.

Исай Яковлевич Гринберг оказался невысоким коренастым стариком с редкими седыми волосами на большой голове и очень живыми, чуть выцветшими синими глазами. Одна рука его то и дело подергивалась, а голова была все время наклонена набок. Светлые клетчатые брюки держались на подтяжках, рукава белой рубашки с расстегнутым воротом, из которого выглядывала покрытая седой порослью грудь, были схвачены немного выше локтей круглыми резинками. В лице профессора угадывался былой шарм, и, наверное, не одной киевской красавице в свое время разбил сердце этот, теперь уже немощный старик с мальчишески-мечтательным взглядом и крупными руками молотобойца. Его внешность, правда, немного портила крупная бородавка на подбородке, из которой, как шипы, торчали в разные стороны три жестких волоска.

– Давайте-ка придвинем мой трон, – с улыбкой предложил он Джордану, и они вдвоем подтащили к столу массивное кресло из резного дерева, обитое выцветшим гобеленом. Усадив гостей за стол, накрытый вышитой белой скатертью и дождавшись, когда Белла принесет-таки чаю с ванильными сухариками, Гринберг начал рассказывать. Через пару минут Джордан извинился и попросил разрешения включить диктофон: рассказ профессора был длинным и к тому же постоянно сбивался на воспоминания о разных периодах его долгой жизни.