Ключ дома твоего

Последний вечер перед отъездом Савелий Петрович провел в доме своего старого друга Иннокентия Федоровича Мишина. Городская тюрьма была закрыта, доктор Мишин больше не спешил по утрам на службу, но уезжать из Казаха не собирался. Они снова сидели в тени большого дерева, а Софья Ивановна, как прежде, угощала их чаем из пахучих трав, с вареньем, которое она впрок заготовляла каждое лето.

- Угощайтесь, Савелий Петрович, это варенье свежее, этого года.

- Спасибо, Софья Ивановна.

- Что это ты все варенье да сладкое. Чаи твои никуда не денутся. Ты, это, угощение неси и чарки. Да побыстрей, - гремел бас Иннокентия Федоровича.

Когда стол был накрыт, и хозяева вместе с Савелием Петровичем расселись вокруг стола, Софья Ивановна продолжила разговор.

- Что слышно- то о ваших?

- Да, все по-старому, никаких сведений. Одна надежда на бога. Только бы знать, что доехали, что живы и здоровы.

- Бог в помощь, - вздыхала Софья Ивановна. - А вы когда же?

- Завтра.

- Все же решили ехать?

- Решил, мне здесь уже не жить.

- Ну, с богом, - смахнув слезу, поднял первую чарку Иннокентий Федорович.

Разговор не клеился, даже водка не помогала. Что-то тяжелое лежало на сердце каждого из них. Годы совместной работы сблизили этих двух разных и по характеру, и по возрасту людей, всегда им было интересно слышать мнение друг друга, но сегодня, в предчувствии разлуки, чувствуя, что это их, возможно, последняя встреча, они не знали, что сказать друг другу. Молча ели они борщ, вкусно приготовленный женой доктора Мишина, которая очень любила готовить, и гости, зная ее слабость, всегда громко расхваливали ее мастерство. Савелий Петрович попытался пошутить на этот счет.

- Ну вот, в последний раз удалось попробовать ваш знаменитый борщ, Софья Ивановна.

Шутка не удалась, не улыбнулся никто.

- Ты, Савелий Петрович, как поедешь? - спросил его Иннокентий Федорович, после молчания, которое явно затянулось. - Морем или через турецкую границу.

- Через Персию. Далеко, правда, но так спокойнее.

- А оттуда в Париж?

- Да, к своим.

- Ну, дай бог свидеться, - и вторую чарку опрокинули.

- А о вашей Анечке что слышно?

Аня, единственная дочь Иннокентия Федоровича, была замужем и жила в России, в Воронеже. Муж ее, тоже врач, работал в городской больнице хирургом. Больница обслуживала в основном неимущих, существовала за счет меценатов, так как денег из городской казны было явно маловато. Жили небогато, но не жаловались. Иннокентий Петрович гостил у них лет пять назад, наигрался с внуком, но переехать к ним жить по-соседству отказался. Свой огород был слаще.

- Зовет к себе.

- Ну и что?

- Что-что?

- Так поедете к ней- то?

- А что я там потерял? Нет, отсюда я никуда не двинусь. Стар я уже место менять. Отсюда, только на кладбище.

- Ну и скор ты, Иннокентий Федорович. Сто лет жизни тебе. Запротестовали хором Савелий Петрович и Софья Ивановна. В последнее время за здоровье мужа она стала бояться. Нервный стал, раздражительный. По ночам плохо стал спать, говорить во сне. Раньше за ним такого не водилось. А иногда встанет среди ночи и курит, много, до самого рассвета. И самое страшное, молчит.

- Но оставаться вам здесь я бы не посоветовал, - продолжал Савелий Петрович. - Мало ли что, все же в жандармерии служил.

- Врачом, а врач, он и тюрьме и на войне - врач. Да и куда мне. К ним, в Россию? Чужая она мне, отвык я от нее. Да и там, у них, и без нас все полетело кувырком. Смотри, что творится-то по всей Руси. Стыдно слышать.

- Что, здесь не так?

- А кто виноват?

- И кто же? - удивился Савелий Петрович.

- Как кто, - мы и виноваты.

- Почему это?

- А ты видел, чтобы у этого народа, за последние сто лет, без нас война была. Не видел. Я тоже не видел.

- Так что, по-твоему мы, русские виноваты во всей этой заварухе?

- А кто же! Им разве это нужно? Или это они нас просили прийти сюда с войной сто лет назад? Разделить землю их между Россией и Персией? А резали, скажу тебе, больно, по живому. На две части поделили народ. А его спросил кто? Нет. Отец мне рассказывал, как семьи поделили границей. Сейчас об этом никто ничего не знает, забыли, да и умерли уже все, кого коснулось это разделение. А теперь эта большевистская зараза. Не мы опять ее авторы? Посеяли смуту в душах людей, которые и не помышляли ни о чем, почитали старших, жили по вере своей. Нет, что ты! Так нельзя! Нам плохо, пусть всем будет плохо!

- Но, не все так плохо, а школы, театры, да мало ли что мы им дали за эти годы?

- Мало, мало, Савелий Петрович, и школы, и театры мы могли им дать, но без войн, без крови, так, по-дружески, по-соседски. А если вдуматься, то и школы эти мы больше открывали для своих детей, для русских, живущих здесь, и театры тоже, а местные, как были в большинстве своем безграмотны, так и остались.

- А что, в России все шибко грамотны?

- Нет, конечно, вот этим и надо было заниматься, а не политикой и пустословием.

- Вы, Иннокентий Федорович, всегда были на стороне местных, всегда удивлялся вам, чем они вас так задобрили?