Ключ-город

Шлиссельбургская крепость оказалась в тылу. К этому надо было привыкнуть.

Долго еще солдаты перебегали крепостной двор пригибаясь, хотя гитлеровцы уже не могли их видеть. Иной идет через протоку на правый берег, а глазами опасливо косится на Шлиссельбург, и ноги сами убыстряют шаг. Остановится, оглядится — не заметил ли кто? Парни на острове зубастые, засмеют. И пойдет медленно, улыбаясь про себя.

Особенно трудно было привыкать к солнечному свету. Ведь гарнизон большую часть дня проводил в подземельях. Как раньше у людей болели глаза от темноты, так теперь они болели от света.

И все же бойцы не могли наглядеться, надышаться. Многие и спать укладывались под открытым небом. Очень уж надоели землянки, накаты над головой, до которых можно лежа рукой дотянуться.

Евгений Устиненков дивился:

— Хорошо в тылу! Никакого тебе беспокойства, тихо. Так и считать будем — нас вместе с крепостью во второй эшелон вывели.

Но отдыха не было и тишины — тоже.

Тем, кто долгие месяцы смотрели в глаза врагу и слышали его голос, казалось, что теперь он отброшен основательно. Тем, кто привык мерять расстояния шагами, какой-нибудь десяток километров представлялся невесть какой далью.

А враг он тут, близко. Над Дубровкой, Синявином, Мгой полыхает небо.

С острова хорошо видно, как строится железнодорожный мост через Неву. Днем и ночью саперы наводят понтоны, наращивают бревна, ставят упоры и фермы. Берег где подрывают, где выравнивают, чтобы протянуть по нему полотно.

Фашистские самолеты налетают на мост. Воровато сбросят бомбы и удерут. Наши ястребки кружатся, прикрывают саперов.

Всем ясно: взмах у гитлеровцев не тот, ослабла рука. Помешать не могут.

Саперы нередко заглядывают на островок. Осматривают развалины, говорят с сочувствием:

— Не весело вам тут пришлось.

Появились в крепости и офицеры из других частей. Кто на передовую едет, непременно завернет взглянуть на знаменитый Орешек.

Солдатам забавно, что к ним приходят, как в музей. Но в объяснениях никогда не отказывают. У Иринушкина и Левченко появились новые обязанности. Они стали как бы гарнизонными экскурсоводами. Притом рассказывают очень по-разному. Володя — с ученой серьезностью и обстоятельностью, Степан — увлекается, балагурит, не прочь и прихвастнуть.

Товарищи слушают его и покачивают головами.

— Ну, заливает.

Все-таки слушают до конца.

На остров приехал генерал из штаба армии. Впервые за все время была отдана команда на общее построение. Шеренги вытянулись на крепостном дворе. И каждый солдат впервые увидел своих товарищей всех разом и удивился тому, как их мало, все в застиранных гимнастерках, в обтрепанных шинелях.

Генерал встал перед шеренгами. Он сутулый, с седой головой, взгляд у него усталый. Он смотрит на солдат, и в его глазах можно прочесть: «Трудно вам воевалось. А будет не легче. Тяжелая работа впереди».

Генерал объявил, что командование армии от имени Президиума Верховного Совета СССР наградило защитников крепости боевыми орденами и медалями и он поздравляет награжденных.

Над Невой разнеслось:

— Служим Советскому Союзу!

Генерал развернул газетный лист и сказал, что не может найти лучших слов, чем те, которые напечатаны сегодня в армейской многотиражке. Он прочел короткое, сердечное обращение к солдатам Орешка.

«Вы, дорогие товарищи, — говорилось в обращении, — заняли передовое место в рядах бесстрашных бойцов за Ленинград. С вашей помощью враг был остановлен. Каменные стены крепости крошатся, ломаются, но вашей воли не сломить никому. Ваша доблесть и мужество будут записаны на седых стенах золотыми буквами: «Здесь в тысяча девятьсот сорок первом — сорок третьем годах вели бой с немецко-фашистскими захватчиками советские героические богатыри за нашу святыню — Ленинград».

Слова были красивые и торжественные. Но солдаты слушали не очень внимательно, потому что то жаркое, смертельное и радостное, составлявшее их жизнь на острове, еще не отлилось в форму, подходящую для золотых букв, и многим невольно подумалось: «Ну, какие же мы богатыри?»

За наградой подходили к генералу строевым, четким шагом. Иван Иванович нес на ладони свою медаль «За боевые заслуги». Старшина сильно похудел за этот месяц. У него на лбу появились поперечные морщины.

Ефрейтор Калинин очень стеснялся: как это он пойдет перед строем за орденом, и все на него будут смотреть. Он двинулся неловкой и совсем не свойственной ему, запинающейся походкой.

У Володи Иринушкина совсем уж некстати разболелись зубы, щеку разнесло флюсом, повязка на щеке лишала его всякой воинственности. Как в таком виде разговаривать с генералом, неизвестно. Однако все обошлось. Генерал приколол к его гимнастерке медаль «За отвагу», а повязку даже не заметил.

Только Левченко прошагал за наградой так лихо, что многие залюбовались им и позавидовали. Грудь выпятил, руки наотмашь — молодец с картинки!

Возвратясь в строй, Степан шепнул соседу:

— Как отвоюем, приеду домой, женюсь. Право, женюсь. Любая за меня пойдет. Первый орденоносец на селе. Шутишь?