Этого еще не хватало! Я нехотя открыла глаза. Свет из комнаты отдалился и как будто выцвел. Внизу, в его тусклом мерцании, колдовали тени. Одна, низенькая, в каком-то тюрбане, казалась детской. А может, кто-то стоял на коленях. Пикировка голосов продолжалась: бас и шепелявый допрашивали буйную парочку.
— Теперь отвечайте внятно, где вы откопали эту рухлядь?
— Какую рухлядь?
— Да чемодан же!
— Да-че-ма-дан-же? — словно пробуя слова на вкус, проговорил разболтанный.
— Шут гороховый!
— Отвечайте, когда вас спрашивают!
— Говорят же тебе, оно упало с лестницы… Как снег на голову…
— Слу-у-шай, — протянул быстро пришедший в себя долговязый. — А что, если… в этом доме никто не умирал?
— Дурак! — прыснула его спутница и затряслась в очередном приступе веселья.
Долговязый скакал на одной ножке, не то рыдая, не то гавкая от смеха.
— Ладно, раз так — разбирайтесь с бродячими мышами без нас.
— Вот так всегда! Скажешь в кои-то веки правду…
— Ри, а может, того, и вправду воры забрались?
— Ладно. — Шепелявый вздохнул. — Сходите кто-нибудь за фонарем. Сейчас проверим, что там за воры.
Однажды в детстве я, перелезая через забор с раздутыми от ворованных яблок карманами, зацепилась коротким платьем за гвоздь (вся моя одежда в тот день находилась в стирке: пришлось надеть платье — первый и последний раз в жизни). Не смея отнять рук от забора, ерзая, в надежде освободиться от гвоздя, я с ужасом увидела, что хозяин яблок, престарелый пузан, посвистывая, возвращается с кошелкой из магазина. С не меньшим ужасом я почувствовала, как платье медленно ползет вверх. Свист прекратился, и я поняла, что меня заметили. Сгорая от стыда, я с остервенением дернула платье вниз, раздался треск рвущейся ткани, яблоки, видимо, тоже не выдержав страданий, посыпались из карманов, и я полетела вслед за ними на землю. Сейчас, на лестнице, я себя чувствовала примерно так же. Не рассчитывая на хэппи-энд, которым завершилась детская история (с пузаном приключилась истерика, а я убежала), я стала медленно спускаться.
Дальнейшие события разворачивались с оглушительной скоростью: почувствовав под ногой что-то мягкое и упругое, я попыталась ухватиться за невидимые перила, но те то ли отшатнулись, то ли вообще не существовали. Секундная невесомость, вспышка страха, обиды, заброшенности, жгучая боль в затылке и — мрак.
Разбирая Жужу
Беспокойна, насмешлива,
двуязычна, вскидчива…
Так и получилось, что, вытянув из меня основательную сумму «на непредвиденные расходы», Улитка за пару дней соорудил обстоятельный донос на серебряном подносе, который и преподнес в театральных декорациях моей квартиры. Гул затих, он вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, он попотчевал меня занимательным дискурсом в прошлое.