Этих фотографий не было в нашем архиве. Я не так часто видела отца в работе, больше помнила его в парках, пинающим шишки мысками своих ботинок. Я видела его – с мученическим выражением лица – в магазинах, пока он покорно и терпеливо ждал нас с мамой и обновками. Я помнила его расслабленное лицо со сползшими на нос очками, когда он засыпал перед телевизором. В наших альбомах он был уютным и домашним, он был моим папой. Поэтому сейчас я с такой жадностью вглядывалась в одухотворенное, наполненное смыслом и идеей лицо моего отца, выступающего перед огромной аудиторией около бесконечной доски. Я находила его среди других мужчин в костюмах – на конференции. Я с удивлением замечала свое собственное юное лицо в толпе смеющихся людей – у нас дома.
– Какая я смешная, господи, с этими идиотскими косичками, – невольно хихикнула я, на секунду забыв о том, что происходило между нами – между мною и Германом, и о том, что он мне не позвонил.
Кажется, он тоже забылся, потому что протянул ко мне руку – длинную, как телевизионная штанга – и вытер своим платком слезы на моей щеке.
– Не смешная, нет, – сказал он ласково и грустно. – Какая угодно, но не смешная.
Глава 8. Человек, который бросал камни
– Так что ты мне скажешь? – спросила я у Фаины. Она, как и я, в этот момент тоже сидела на широком подоконнике на кухне с телефоном в руках. Эта привычка была у нас обеих с детства. В нашей квартире на Ленинском проспекте были большие окна с огромными подоконниками, и мы обе любили сидеть на них и рассматривать жизнь по другую сторону стеклянного аквариума. Смотреть, как расцветали и облетали деревья, как наполнялись машинами и к ночи опорожнялись ровные полосы шоссе, как менялся цвет неба в зависимости от времени суток. Эта привычка осталась на всю жизнь. Мы обе продолжали забираться на подоконники, притаскивая с собой телефоны, и болтать обо всем на свете, разглядывая мир – она с десятого этажа, я – с пятнадцатого. Даже когда Фая перебралась жить к своему идеальному парню, она не перестала сидеть на подоконнике, хотя черт его знает, как она туда помещалась – подоконники у Апреля узкие, не всякий цветочный горшок пристроишь-то. С моей пятой точкой я бы ни за что не влезла.
– Скажу – нехорошо все это. Возмутительно. Неужели Капелин вот так просто – взял и ушел? – переспросила Фая.
– Что ты все меня пытаешь, как инквизиция. Оставь ты Капелина в покое. Ушел и ушел. Дела вчерашние. Не хочет он со мной быть, что ж поделать. А я между тем тебя о книге спрашиваю, – разозлилась я, так как битые полчаса пересказывала ей содержание треклятой книги.
– А чего – книга? Что с ней не так? – переспросила она, взбесив меня окончательно.
– Что с тобой не так! Я тебе просто так о Капелине обмолвилась, нечаянно, я вообще не хотела о нем говорить. Только чтоб тебе фотки показать. Забудь даже имя его. Нет больше Германа Капелина, закрыли тему. Теперь только книги моих странных подруг за пятьсот!
– Да хрен бы с ней, с книгой, ты мне лучше объясни, зачем тогда он приходил? Фотографии отдать? Ага, конечно! Не приходят мужчины, чтобы фотографии просто вручить! – И Фая фыркнула в свойственной ей манере.
Я прикрыла глаза и глубоко вдохнула, досчитала до десяти. Говорят, помогает от стресса. Но только не с такой сестрой, как у меня.
– Я говорю тебе, книга хорошая, – сказала я, сделав вид, что предыдущего Файкиного комментария не услышала. – Ладно бы книга была дерьмо какое-нибудь или, к примеру, тягомотина. Но нет, я эту чертову книгу читала всю ночь. И утром. Я вообще не выспалась, ужас. Обалденная книга. Жутковатая, но интересная – не оторвешься.
– Чего ты от меня-то хочешь?
– Чего я хочу, блин? Почитай ее, Фая. Почитай и скажи мне, могла наша Майка такое написать? Потому что мне все больше кажется, что могла. Хотя и странно, книга такая, знаешь, немного как триллер, никакой веры в человечество в целом, но каждый отдельный персонаж – как родной. Сереже, между прочим, пришлось Вовку завтраком кормить и в садик везти, потому что я – слышишь ты меня или нет – читала. Про этого чертова киллера, если тебе интересно, о чем эта книга. Могла Майка написать книгу про киллера?
– Может быть, она сама – киллер? Или мы чего-нибудь не знаем про нашу Маечку? – ерничала Фая. – Но больше всего меня удивляет, я просто поверить не могу, что премию дали за книгу про киллера. Уж, кажется, каждая вторая книга на магазинных полках – про киллера.
– Не про простого киллера.
– А про какого? Золотого? Раскаявшегося, как Раскольников с топором? И какого черта Сережа все еще там, у тебя? Ты же вроде сказала, после майских он уедет.
– Ага, уедет он, как же.
– И ты удивляешься, что Гера взбесился? Пришел к любимой женщине, а у той по квартире муж разгуливает. Как у себя дома, честное слово! – Фая упорно возвращала меня к разговору, который я не желала продолжать.