Ключ к сердцу Майи

– Да-да, Ростислав Дмитриевич, не угостите ли сигареткой молодую мать двоих детей? – отчеканил Герман неожиданно зло, словно обвинял меня в чем-то.

Сосед покраснел, закашлялся и затушил свой бычок в недрах жестяной банки. Он с опаской посмотрел на нас и пролез за круглую вертикальную колонну мусоропровода – спрятать там свою новенькую самодельную пепельницу. Через секунду он испарился, и от него остался только дым в воздухе и резкий звук хлопнувшей двери. Полагаю, курить он перехотел. Мы стояли молча, словно странники, только что пережившие налетевшую бурю. Как будто мы поссорились, но я так и не узнала причины ссоры.

– Я ничего не понимаю в жизни, – призналась я раздраженно. – Что я тебе сделала? Чем-то обидела?

– Не в этом дело, Лиза, – тихо протянул Герман. Вместе с соседом испарилась и вся странная бравада Германа Капелина, и его злость. Меня же, напротив, трясло.

– Не в этом дело? Слушай, а я ведь постоянно слышу эту фразу. Мне кажется, она может получить какую-нибудь награду за популярность. «Оскара» могла бы взять. Не в этом дело. Не в этом. А в чем? В чем дело, Капелин?

– Не заводись, пожалуйста, – попросил Герман, и я хотела швырнуть ему в лицо простой факт, что дело как раз в этом, что я уже заведена и готова скакать, как игрушечная курочка на заводном ключе. Скакать по тамбуру перед лифтом и клевать все вокруг, бессмысленно и истерично. «Не заводись».

Я швырнула ему в руки Майкину «Книгу камней» и ноутбук, потому что это было хоть что-то, что я могла швырнуть, и уперла руки в бока.

– Ну, и что ты пришел? Чего ты хотел оставить? Чтобы оставить меня, не нужно было припираться сюда! Ты уже все сделал, чтобы оставить меня. Слушай, я вообще-то пойду. Ты прав. У меня дети, у меня дела и муж, я занята, спешу, ни минутки свободной, вся в заботах и в печали…

– Лиза…

– Что? – рявкнула я. – Не в этом дело?

– Я хотел лично тебе отдать… показать… – Герман замялся, словно не зная, как объяснить мне что-то важное. – Ты помнишь, Лиза, что я бывал у вас на праздниках дома? Конечно, ты вряд ли помнишь, ты была совсем ребенком…

– Ты ничего про меня не знаешь. Не твое дело, что я помню. – Я качнулась, как парусная лодка на ветру, и отшатнулась к стене. Герман стоял с моей книгой и ноутбуком в больших нескладных руках. Он склонялся, словно пытался вместиться в наше земное притяжение. Моих слов он, кажется, вообще не услышал.

– У меня дома есть кладовка, она очень маленькая и тесная, но это ничего. Это всегда было мое любимое место в квартире, потому что я там пленки проявлял. Кладовки для таких целей идеально подходят, потому что там темно. У меня была красная лампа, от которой пленка не повреждается.

– Пленка? О чем ты? Какая пленка? – уточнила я.

– Ты серьезно? – вытаращился Герман. – Ты меня сейчас не шутя спрашиваешь?

– Фотопленка?

– Ну, конечно! – заметно расслабился он. – Я, конечно, понимаю, что ты из другого поколения, но не до такой же степени, Лиза, чтобы не знать, как фотографии делаются.

– Наверное, вы с Файкой из одного поколения, они с папой тоже все время запирались и чего-то там мутили в темноте. И потом странно пахло.

– Реактивы, да, они странно пахнут, – кивнул Герман. – У меня, кстати, были все реактивы на свете. А еще специальные мисочки, бутылочки, палочки для смешивания, спатулы – словом, все, о чем только можно мечтать. Я увлекся фотографией еще с детства.

– А я думала, ты спустился на нашу планету уже взрослым, – тихо прошептала я, закрыв глаза.

– О, поверь, я был ребенком, и очень дурацким. От меня были одни проблемы.

– Не верю! Ты был образцово-показательным ребенком, который бежит из школы домой, чтобы тут же сесть за уроки, – улыбнулась я. – А если он их закончит раньше времени, то сам себе дает дополнительное задание какой-нибудь повышенной сложности.

– А если уж совсем лишнее время остается, то он гладит белье, чтобы помочь маме, и переводит старушек через дорогу? Даже если они против? Таким ты меня видишь? – хмыкнул он. – Нет, я, конечно, учился неплохо. Особенно по техническим предметам. Но писал я как курица лапой. Учителя, наверное, волосы рвали, разбирая мои каракули. Мама пыталась что-то с этим делать, сажала меня за тетрадку и диктовала. Если прочесть было нельзя, она начинала заново.

– Помогло?

– Нет. Я до сих пор пишу так, что меня можно сразу без экзаменов принимать в доктора. Но, с другой стороны, я рано начал выигрывать математические олимпиады, так что мама смирилась. Почерк был не самой большой проблемой.

– Нет?

– К примеру, однажды я маме на полном серьезе чуть квартиру не сжег.

– Курил? – Я изобразила строгость. – Со спичками баловался?

– Я никогда не курил, если уж на то пошло. Но увлекался физикой, поэтому время от времени что-то подрывал или уничтожал каким-нибудь еще способом. Однажды я готовил так называемое огненное торнадо – это про атмосферное давление, закон Бернулли.

– Спасибо за пояснения, мне сразу все стало понятно. Закон Бернулли! Теперь-то у меня ни одного вопроса не осталось, – фыркнула я.