Ключ от этой двери

– Разное. Философия, астрономия, высшие вычисления. Тут – работа древнего арнайского мастера слова, его доказательства единства мира видимого и неощутимого, и поиск двойственности в человеке. Пара трактатов по древней военной стратегии... Тут "Музыка порядка". Вот там всё – поэзия. Трактат о бытии и сущем, который очень любит катис Эрсет, но там есть довольно сомнительные постулаты о слабости и силе, о превосходном человеке, который побеждает движение бытия... в общем, спорные, на мой взгляд, моменты. Несколько словарей, один, второй, третий, и там за дверцами – ещё. Внизу – описания земель. Разные справочники... Свод законов в триста восьмой редакции, справочник правоведа... Вот это – справочник родовых имён. Размышления и выкладки одного астролога о существовании предназначения при рождении и возможности влиять на судьбу, свою и чужую. Вот это – из Фадо, "Осознание гармонии и созерцание струн мира". Одна книга человека, которого советник крейта обвиняет в распространении лженауки. Он ищет способ получать золото из других веществ.

Она смотрела на его гибкие пальцы, которыми он вёл по корешкам книг, обнимая её второй рукой за плечи, прижимаясь бородатым подбородком к её виску, потом повернула голову, пытаясь заглянуть ему в лицо.

– Конда, тебе, наверное, так нестерпимо скучно со мной. Ты слишком умный и образованный для меня. Я не читала ничего подобного. О многом я даже не слышала.

– Что ты говоришь такое? Что значит слишком... – нахмурился он, прижимая её, но вздрогнул. – Прости. Я забыл про синяки.

– Я не знаю и сотой части от того, что знаешь ты, и мне теперь кажется, что я, как тут у вас говорят, вчера родилась, причём в дремучем лесу... – Она прижалась затылком к его плечу. – У тебя тут просторно и светло.

– Было. Я проводил тут по четыре-пять месяцев в году... раньше. Аяна, ты недооцениваешь себя.

– Покажи мне балкон, – вздохнула она, удручённо качая головой. – Ты рассказывал.

Конда взял руку Аяны, мягко сжимая её пальцы, и повёл через ещё одну комнату, тёмную, тихую, к свету.

– Это была моя спальня, – сказал он, вздыхая. – Раньше тут было... спокойно.

Аяна посмотрела на кровать, с которой убрали всё запятнанное его кровью бельё, оставив лишь матрас и две подушки, и тоже вздохнула.

– Я мечтал, что однажды приведу тебя сюда, и ты останешься на всю ночь и на всю жизнь. Но мне самому тяжело тут оставаться теперь.

Она шагнула за ним через раздвинутые занавеси, в открытые двери балкона, на свет, жаркий, палящий, и прикрыла ладонью левый висок от ярких лучей, и тёплый ветер сразу же забрался ей между шеей и волосами, щекоча кожу.

– Когда ты говорил, я представляла, что твой балкон выходит прямо на порт. А он смотрит почти в сторону той бухты, где я плаваю.

– Ты плаваешь в бухте? – весело прищурился Конда, притягивая её за руку обратно в тень комнаты. – Правда? Возьмёшь меня с собой?

– Я иногда плаваю по утрам. Днём я у Гелиэр, а вечером еду домой к... Конда, всё хорошо. Конда. Конда.

Она повторяла снова и снова, и он стиснул зубы и кивнул, наконец откликаясь на своё имя.

– Я перебираюсь на Венеалме. Оттуда не так далеко до Иллиры.

Она смотрела на него встревоженно, и он виновато улыбнулся.

– Аяна, мне очень жаль. Ты помнишь меня другим. Я заблудился во мраке. Я стараюсь не думать и не мечтать, потому что от этого всё вокруг портится и ломается. Я боюсь всё испортить и сделать всё неправильно.

Аяна села на кровать, и он сел на пол перед ней, скрестив ноги.

– Что ты имеешь в виду?

– Я ни с кем не разговаривал о том, что случилось там, на корабле. Когда мы прибыли в Ордалл, я ждал, что Пулат сразу пошлёт в вашу долину людей.

– Зачем? – изумилась Аяна. – Для чего?

– Он ищет выгоду от всего. Например, я видел у вас ту прялку, с большим колесом, которая сама прядёт сразу несколько нитей. У нас нет такой. Я думал, он прочитает мои записи о вас и сразу начнёт искать, как бы использовать всё в свою пользу. Но он молчал и молчал, и я подумал, что у меня есть шанс вернуться. Я начал потихоньку заниматься его делами, чтобы не вызывать подозрений, попутно строя ту шхуну...

– Ты говорил.