Ключ от этой двери

Иллира сидела на стуле, откинувшись на его спинку, Кимат перекладывал гальку из небольшой деревянной миски на булыжники двора, сидя на доске у её ног, а напротив, прямо на камнях, сидел, скрестив ноги, Конда, и глядел на сына с таким лицом, что у Аяны всё перевернулось в груди. Он помогал Кимату укладывать камешки один на другой, осторожно пододвигая пальцами те, что могли, шатаясь, разрушить стопку, и тот заворожённо следил за ним и восторженно вскрикивал, когда стопка всё же разрушалась.

Аяна попятилась обратно в арку и прислонилась спиной к стене, восстанавливая сбившееся дыхание, вытирая рукавом слёзы, и перед глазами стояло одно бесконечно повторяющееся движение двух смуглых рук, случайно, – а может быть, и не совсем, – касающихся друг друга над столбиком из камешков: одной большой, гибкой, с длинными подвижными пальцами, и второй, чуть посветлее, совсем маленькой.

Она отдышалась и шагнула вперёд, кладя ладонь на плечо Кидемты, потом тихо опустила свёрток через перила на площадку перед окном и обошла лесенку, присаживаясь прямо на камни, рядом с пирамидкой, и встречая два взгляда тёмных глаз.

– Мама! – закричал Кимат, вставая с доски и подбегая к ней. – Мама! Камешки!

Она поцеловала сына в висок и перевела глаза на Конду, и ей показалось, что он готов заплакать. Он, не поднимая глаз, легко поднялся на ноги, мягко прошёл по двору и исчез в сумраке арки, по дороге скользнув пальцами по ладони, которую Аяна подняла ему навстречу.

Аяна зажмурилась, обнимая Кимата, но он недовольно отстранился, возвращаясь к игре. Она вздохнула, собираясь встать, и перевела глаза на Иллиру.

Та сидела, взволнованно нахмурившись, на стуле, и держалась за живот.

– Что? – весело спросил Аяна, удивляясь её выражению лица.

– Ничего. Вы смущаете меня. Аяна, веди себя приличнее, пожалуйста.

Аяна недоуменно подняла брови.

– Иллира, он коснулся моей руки. Тебя не смущало, когда ты увидела его спящим на моём покрывале, рядом со мной, но тебя смутило то, что произошло сейчас?

– Он спал, и я не видела, какой он... Он совсем другим стал. Он странный, и ты теперь тоже странная. Такие вещи наедине делаются, Аяна. А ты ещё с бородой своей с этой. Знаешь, что тут болтать начнут, если такое увидят?

Аяна вздохнула и покачала головой.

– Что ты качаешь головой? Ещё скажи, что у вас такое не осуждают!

– Иллира, я ничего не буду говорить... Лучше пойду покормлю Кимата и уложу его спать, хорошо? – улыбнулась Аяна. – Он выглядит немного усталым.

– Конечно, он усталый, столько играть.

– Столько играть?

– С обеда. Когда ты ему сказала?

– Недавно.

– Понятно. Он так смотрел, будто боялся моргнуть или проснуться. Еле заставила подойти и познакомиться. Аяна, прошу, не делайте так больше на людях. Это очень... откровенно.

– Я не совсем понимаю, о чём ты, но постараюсь так больше не делать, – честно пообещала Аяна.

Ишке шелестел краями промасленной бумаги, поедая кусочки мяса, и Аяна проснулась.

– Ишке! – позвала она, и он оторвался от еды и навострил уши. – Ненасытная ты морда, – упрекнула она его. – Сколько можно есть?

Внезапно Аяна с удивлением почувствовала, что и сама тоже бы не отказалась от полуночного ужина. Она хмыкнула, натянула сапоги и тихонько вышла, погладив по голове спящего Кимата, набрала в погребе тарелку еды и вернулась в кровать, по дороге прихватив светильник с кухни.

– Ты всё ещё ешь? – спросила она Ишке, который сидел, облизываясь, и он тяжело спрыгнул на кровать, бодая её головой. – На, вот ещё кусочек сыра. Вот же ты балбесина!

Она жевала лепёшку, глядя, как он обнюхивает покрывало в поисках крошек, и запивала молоком. Ишке поднял голову и прислушался.

– Что? – спросила Аяна, прекращая жевать и тоже прислушиваясь.

Ишке в два прыжка сиганул в окно и исчез за перилами, в арке. В окне возник большой тёмный силуэт, и в следующий миг Конда спрыгнул к ней на кровать, бросая на пол сапоги.

– Конда! Тут есть дверь! Почему ты ходишь ко мне через окно? – тихо воскликнула она, ставя на стол чуть не расплескавшийся стакан молока.

– Тише, – сказал он, запуская руку ей в волосы. – Тише.

Небо светлело, с каждым мгновением разгораясь новыми неожиданными оттенками рассвета. Аяна лежала, распутывая пальцами волосы Конды, потом протянула руку вниз, к сумке, и достала гребешок.

Конда приоткрыл один глаз, увидел гребешок и слегка отодвинулся.

– Не бойся. Это не больно. Я тренировалась, – сказала Аяна, нежно прижимая его рукой за затылок и не давая отстраниться.

– Тренировалась?

– Да. На котике. Ты не видел кота? Он убегает, когда ты приходишь.

– Не видел. Хорошо. Расчеши меня, мне стыдно идти к цирюльнику в таком виде.

– Я могу постричь тебя, – сказала Аяна, разбирая колтуны на его голове. – Чтобы облегчить задачу цирюльнику.

– Может быть... Не сейчас...

– Как скажешь. Ляг спиной ко мне, тут ещё немного осталось.

– Подожди. Я голодный.

– Вот молоко, а ещё лепёшка, немного сыра и...

– Нет. Это потом. Ты слишком долго была так далеко. Мы не разбудим его?

– Нет. Он спит ещё крепче, чем ты по утрам, – улыбнулась Аяна. – Теперь я близко.

– Недостаточно близко.