Читаем Ключ от этой тайны (СИ) полностью

  Отец, Платон Пупыш - военный инженер в отставке, тоже казался надёжным, но с Ирой общего языка не нашёл. Воспитание дочери он предпочитал жёсткое, на грани с жестокостью. Он в основном ругал Иру, иногда доходил до рукоприкладства и даже порки. Его раздражало всё - платье в шкафу повесила не так, игрушки не убрала, или убрала не туда, не было порядка на письменном столе, не помогала матери, долго жгла свет вечером и тому подобное...



  Ругался он и с матерью, что однако не мешало им всем вместе ездить на отдых. Отец постоянно доставал путёвки. И пенистые воды Чёрного моря, и золотые пески Болгарии, вкуснейший виноград Кавказа, и терпкий солёный запах Рижского взморья Ира знала с детства.



  На отдыхе отец был обычно сдержан, при людях Иру не ругал, но мог "отыграться" на ней в номере. Мама часто становилась на защиту дочери и ей иногда тоже перепадало.



  Была ещё одна проблема - алкоголизм. Да, майор Платон Васильевич Пупыш любил выпить. Это случалось и на отдыхе. Днём отец был вполне нормальным пляжником и пловцом, а вечером с дружками он закатывался в очередной ресторан или погребок... Мама пыталась какими угодно способами увещевать отца, но всё было напрасно. Даже угрозы об уходе из семьи не подействовали.



  - Ну и убирайся! - как-то закричал пьяный отец. - И Ирку забирай...



  Мама плакала, обещала привести просьбу его в исполнение. И вдруг у неё мелькнула надежда. В Тополинове практиковала врач-психотерапевт и нарколог Манежина. Говорили все, что она успешно лечит от алкоголизма, табакокурения, избыточного веса, заикания, ночного энуреза, нервного истощения и прочего. Проводит как групповые занятия, так и индивидуальные. Её хозрасчётный медицинский центр "Геката" был довольно успешен, и, по слухам, патронировался кем-то из партийных деятелей.



  И вот мать уговорила-таки отца поехать к этой Манежиной. Поначалу всё шло неплохо, но потом все поняли, что попали из огня да в полымя. Да отец перестал пить, но попал в сильную зависимость от этой Манежиной. Он уговаривал и жену, и дочь вступить вместе с ним в некую "коммуну", практиковавшую здоровый образа жизни и правильное воспитание. Первоначально Ира согласилась, ездила с родителями. Манежина - толстая, неприятно пахнущая тётка, которая с трудом помещалась на двух стульях, сквозь стёкла толстых очков пронзала взглядами неофитов. Лечебная гимнастика, бег, странные упражнения вроде бы и помогали родителям, но Ира от всего этого только уставала. Манежина, сидя на стуле, всегда либо в белом халате (летом) либо в толстом свитере (зимой) была диктатором, подавлявшим личность.



  Она запретила Ире танцевать, объявив о том, что это занятие развратно, а когда узнала об обратном, подошла, больно схватила девочку за плечи и прошептала: "Ты у меня не будешь больше танцевать".



  Финальным аккордом стала летняя поездка в лагерь Манежиной. По сути это была чья-то дача и сад. Сама Манежина и её приближённые с удобствами расположились в домике. Остальные же участники "коммуны" жили в палатках в саду, спали на матрацах, набитых травой. Ели исключительно то, что вырастили на грядках. Всякие отклонения, как и плохая работа, карались телесными наказаниями, например, прилюдной поркой. Как-то Ира несла посуду из дома к общему столу, поскользнулась и разбила её. Это вызвало гнев Манежиной и суровое порицание всех остальных. На "суде", где разбирались плохие и хорошие поступки за день, девочке присудили десять ударов ремнём. И при этом, на её робкую защиту решилась только мама.



  Спустя день её отвезли в город в шоковом состоянии и с высокой температурой. Лечить приходил не врач, а знахарь Евсей, направленный Манежиной.



  Наконец, Ира, температуру и ломоту в теле, и ощущая, что на попку уже сесть не может, заявила:



  - Я больше туда не ногой! Лучше с балкона прыгну!



  Мама с ней согласилась. Она устала от всего. Отец накричал, советовал вернуться в "коммуну", но так ничего добиться и не смог. После ухода из секты мамы отец бывать там всё реже, постепенно отдаляясь от Манежиной. Но ему-то вся эта история помогла - к рюмке от прикладывался теперь только по праздникам.





  ***



  Ира вспоминала о произошедшем спокойно, ведь это были дела давно минувших дней. Она пыталась уснуть, но тявканье и повизгивание Найды в летней кухне и стук дождя мешали. Иногда ей казалось, что в стекло барабанят чьи-то пальцы, и слышен далёкий голос, вроде знакомый, но слов было не разобрать.



  Бабка Ефросинья вероятно давно уже спала. В последнее время ей нездоровилось - болели спина и ноги.



   И вдруг Ира вспомнила её просьбу:



  "Баню запрёшь. Покормишь Найду, там в кастрюле её еда, закроешь дом на защепку. А я лягу, что-то меня ко сну клонит".



  Ира подхватилась! Она забыла покормить собаку, та сидит голодная... Придётся выходить под дождь.



  "Ладно, накину халат и возьму зонт, даром его тащила, что ли"...



  На цыпочках прошла мимо бабкиной комнаты. Оттуда доносился храп. Взяла в сенях кастрюлю с собачьей едой.



  Оказалось, дождь уже почти кончился, гроза уходила. В тёмном саду было свежо и сыро. Собака, сидевшая в летней кухне, разорвала в клочки капусту.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза
Я из огненной деревни…
Я из огненной деревни…

Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план "Ост"». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии. Целые районы республики были недоступными для оккупантов. Наносились невиданные в истории войн одновременные партизанские удары по всем коммуникациям — «рельсовая война»!.. В тылу врага, на всей временно оккупированной территории СССР, фактически действовал «второй» фронт.В этой книге — рассказы о деревнях, которые были убиты, о районах, выжженных вместе с людьми. Но за судьбой этих деревень, этих людей нужно видеть и другое: сотни тысяч детей, женщин, престарелых и немощных жителей наших сел и городов, людей, которых спасала и спасла от истребления всенародная партизанская армия уводя их в леса, за линию фронта…

Алесь Адамович , Алесь Михайлович Адамович , Владимир Андреевич Колесник , Владимир Колесник , Янка Брыль

Биографии и Мемуары / Проза / Роман, повесть / Военная проза / Роман / Документальное