Читаем Ключ от этой тайны (СИ) полностью

  - Ха! Это неизвестно, была ли она египтянкой. Некоторые пишут, что она является дочерью митаннийского царя.



  - Какого?



  - Митаннийского. Государство такое в Месопотамии было - Митанни. А кто-то ещё пишет - она из Ахайи.



  - Ахайю, я знаю, - припомнил Феликс. - Другое название Ахея, это в Греции. Только вряд ли она оттуда...



  - Ну что ты знаешь об Ахайе? - скептично произнесла Вика.



  - Спорим, знаю! Хотя бы из Гомера! Ахейцы овладели Троей...



  - Ну, овладели...



  Феликс задумался чем - бы ещё поразить девушку.



  - Знаю ещё хороший стих про Ахайю, там она упоминается.



  Виктория подняла брови:



  - Вот как?



  Она допивала кофе не спуская с него глаз.



  Феликс наморщил лоб.



  - Сейчас вспомню!



  Он щёлкнул пальцами, повращал глазами.



  - Вроде вспомнил. Читать?



  - Ну давай!





  "Почему захотелось мне снова,



  Как в далёкие детские годы,



  Ради шутки не тратить ни слова,



  Сочинять величавые оды,





  Штурмовать олимпийские кручи,



  Нимф искать по лазурным пещерам



  И гекзаметр без всяких созвучий



  Предпочесть новомодным размерам?





  Географию древнего мира



  На четвёрку я помню, как в детстве,



  И могла бы Алкеева лира



  У меня оказаться в наследстве.





  Надо мной не смеялись матросы.



  Я читал им: "О, матерь Ахайя!"



  Мне дарили они папиросы,



  По какой-то Ахайе вздыхая...





  Значит, шёл я по верной дороге,



  По кремнистой дороге поэта,



  И неправда, что Пан козлоногий



  До меня еще сгинул со света...





  Ямб затасканный, рифма плохая -



  Только бредни, постылые бредни,



  И достойней: "О, матерь Ахайя,



  Пробудись, я твой лучник последний..."





  Феликс выдохнул.



  - Вот! Пусть не всё вспомнил, но основное...



  Он заметил, что девушка не сводит с него заинтересованных глаз.



  - Неплохо! - произнесла она. - Кто автор?



  - Арсений Тарковский.



  - Это вероятно родственник режиссёра Андрея Тарковского?



  - Это его отец.



  Виктория надула губы.



  - Не люблю его фильмы. Мура. Обычно, не досмотрев, ухожу.



  - А я по телику "Солярис" смотрел. Очень понравилось!



  - Ну, это твоё мнение... Не считаешь, что засиделись здесь?



  - Ну, мы поели. Можно и пойти.



  - Пойдём. На свежий воздух!



  И вновь, после некоторого размягчения ситуации, началась пытка.



  Они шагали по городу и молчали, хотя нужно было о чём-то говорить.



  - Смотри, городской парк. Хочешь, заглянем, - предложил Феликс.



  - А что у нас ещё в программе? - спросила хмурая Виктория.



  - Кинотеатр "Плазма".



  - Ха! Там, наверное, очередной Тарковский... Или кино "про трубы". Потом... Давай лучше парк.



  Осень ласково украсила деревья и кусты парка. Они будто звенели разноцветными, робкими осенними колокольчиками. Ветер разносил острые запахи. Было необыкновенно хорошо, и, казалось, даже Виктория смягчилась и растаяла.



  Она предложила прокатиться на колесе обозрения.



  - Я кое-что хочу зарисовать.



  Они поднялись на необыкновенную высоту. Красивым разноцветным ковром раскинулся внизу город, с прямоугольниками и пирамидами крыш, остриями антенн, луковкой церкви, деревянными коробочками частных домов, бушующим красно-жёлто-зелёным океаном деревьев, серыми стрелками дорог...



  Виктория переполнилась восторгом. Она вынула из сумочки блокнот и карандаш, что зарисовывала, а когда они были на самой горе - протянула руки Феликсу.



  - Ой, держи меня, солдат!



  И с робкой улыбкой смотрела вокруг.



  Её руки были холодными, но быстро нагрелись и вспотели.



  Она выдернула руки, когда спустились на безопасную высоту, зашелестела блокнотом. Карандаш, поскрипывая, бегал по бумаге. Показать рисунки она отказалась.



  Они прошлись по парку.



  Феликс пробовал разговорить девушку на разные темы, но та отвечала неохотно и односложно, иногда с колкостями. Тогда, в желании прервать очередную молчанку, он вдруг поведал ей историю с кинжалом в книге.



  Они сидели в зелёной беседке возле цветника.



  Виктория слушала внимательно. Её чёрные глаза за стёклами очков были напряжённо - красивыми. Время от времени она опускала взор к блокноту и делала зарисовки.



  Феликс закончил рассказ и мельком глянул на часы.



  В это время Виктория что-то чиркала в блокноте.



  - Это ты мне интересную историю рассказал, - промолвила она. - Спасибо, тебе, Феликс.



  Она первый раз назвала его по имени. А потом протянула блокнот.



  - Смотри. Похоже?



  На листе была изображена старинная тяжёлая книга, в которой торчит верхушка кинжала, такого, каким его представляла девушка.



  Рисунок был очень хорош.



  - А что - замечательно! - похвалил Феликс. - Конечно, кинжалы ты рисовать не умеешь.



  Это он так решил её подколоть!



  - Вот покажешь мне настоящий - нарисую как следует.



  Девушка что-то ещё подправляла в рисунке, а потом вырвала рисунок из блокнота ы протянула Феликсу.



  - На память!



  - Спасибо!



  Она наблюдала, как Феликс аккуратно складывает и прячет рисунок.



  - Хочешь я тебе погадаю.



  Она взяла его ладонь.



  - Итак, линия жизни. Вот она, длинная... Хм... Будет у тебя служба далеко отсюда. Но всё будет хорошо. Вернёшься домой, поступишь в институт. Ведь ты об этом мечтал?



  Феликс забрал ладошку.



  - Да... Странное гадание.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза
Я из огненной деревни…
Я из огненной деревни…

Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план "Ост"». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии. Целые районы республики были недоступными для оккупантов. Наносились невиданные в истории войн одновременные партизанские удары по всем коммуникациям — «рельсовая война»!.. В тылу врага, на всей временно оккупированной территории СССР, фактически действовал «второй» фронт.В этой книге — рассказы о деревнях, которые были убиты, о районах, выжженных вместе с людьми. Но за судьбой этих деревень, этих людей нужно видеть и другое: сотни тысяч детей, женщин, престарелых и немощных жителей наших сел и городов, людей, которых спасала и спасла от истребления всенародная партизанская армия уводя их в леса, за линию фронта…

Алесь Адамович , Алесь Михайлович Адамович , Владимир Андреевич Колесник , Владимир Колесник , Янка Брыль

Биографии и Мемуары / Проза / Роман, повесть / Военная проза / Роман / Документальное