Ключ от рая

— Но пустая посуда, мой властелин, уже давно наполнена водой Теджена, — осмелился перебить принца Кара-сертип, который отвечал за оружие и за все продовольствие войска.

Но тут принц, начавший было сердиться, увидел острыми глазами две кибитки вдали у холма, две высокие Вехи торчали по бокам кибиток, увидел и отару овец, мягко катящую с зеленого холма к кибиткам этим, и весело взмахнул плетью в ту сторону:

— А что, если нам проверить жирность туркменских овец?

Все повернулись в сторону кибиток, раздались голоса:

— Хорошо!

— Лепбей!

— Умные слова — действительно, проверим-ка жирность туркменских овец!

— Тогда не будем медлить! — и принц пришпорил коня, все устремились за ним.

Француз, пожав слегка плечами, последним поскакал. Дразнить опасно принца, это ж не в Тегеране, где договор с печатью, где французское посольство. И Гулибеф де Блоквил лишь вздохнул, черный гриф кружил над ним в горячечно-белесом небе, с тяжелым чувством скакал он за всеми к отаре овец.

Отару гнали старик и мальчик лет десяти в сандалиях на босу ногу, насвистывающий простенькую мелодию. А старику было, пожалуй, под семьдесят, борода бела, как соль солончаков, кожа на лице и руках, как древний пергамент, лишь глаза, вроде ножа за поясом, по-прежнему остры. Он издали заметил всадников, отправил мальчика с отарой, сам же остался стоять, опираясь на посох.

Он слышал, конечно, что из Персии на туркмен надвигается большая опасность. Но день был таким обычным и все вокруг в этот знойный июньский день было таким привычным, что не хотелось верить ни в какую опасность. День прожит, и, слава богу, неплохо. Травы нынче хороши, овцы тяжелеют не по дням, а по часам, вон как весело домой бегут. А дома все в порядке, старший сын, из колодца вылезая, скажет: «Отец, не беспокойтесь, човлук[99] в порядке!» Учтиво склонившись, позовет к ужину невестка, юная Огульджерен. И она день прожила ненапрасно. Кажется, скоро она подарит ему внука. О аллах, что еще нужно для счастья! Нет, не верилось в опасность. И все же старик не спускал глаз с приближающихся всадников, поправил папаху и опустил рукава. Всадники, подскакав, не поздоровались, хоть и годились в сыновья и внуки старику. И тот вздохнул: «Приветствие, видно, действительно право лишь аллаха». А вслух старик сказал:

— Салам-алейкум, божьи странники!

Но и тут старику никто не ответил, подтвердив смуту, что холодком все сильнее сдавливала грудь. И ничего не оставалось, как, опершись на крепкий посох, самому разглядывать непрошеных гостей. Столько в долгой жизни было всякого, что устали глаза удивляться. И все же, увидев на пегой кобылке сидящего белокурого чужестранца, поразился старик, рот у него приоткрылся, обнажив желтоватые от никотина еще крепкие зубы. Это не осталось незамеченным, принц Хамза-Мирза усмехнулся

и разжал тонкие губы:

— Пытаешься узнать, чабан, что за человек перед тобой? Видал ли ты в жизни таких?

— Впервые в жизни вижу, — сказал старик, разглядывая диковинные длинные сапоги француза, нарядную кобуру короткоствольного пистолета, украшенную какими-то серебряными бубенчиками, рукава сюртука с необыкновенными пуговицами. И все ж более всего сапоги заинтересовали: «Как же он их надевает? Или их сшили ему прямо на ногах?.. Но тогда как же он их снимает на ночь?»

Неподдельное изумление понравилось вдруг принцу, он покачал с улыбкой головой. «Эти туземцы ну как дети!»— подумал, почти физически ощущая груз той нелегкой миссии, которой теперь облечен. Да, придется много затратить усилий, чтоб что-то путное сделать с этим неразвитым народом, принц будет строг, но он будет и справедлив. И, вздохнув, скучающим голосом принц стал объяснять чабану:

— Человека, что ты видишь, чабан, зовут Блоквил, очень далеко от ваших краев есть страна одна — Перен[100]. Ты хоть слыхал, чабан, про такую страну — Перен?

— Перен? — приставив руку к уху, быстро переспросил старик. — Перенистан? Слыхал, слыхал, а как же, конечно, слыхал…

— Ну, а если слыхал, то это человек оттуда, Перенг-ли — из Перена.

— Перенгли! — старик обрадовался:, узун-кулак— большое ухо — беспроволочная почта уже донесла, что с армией персов едет большой ученый, который знает все науки, Перенгли. — Знаю, знаю: Перенгли — ученый человек, — повторял он обрадованно.

Принц хмыкнул и спросил:

— Твой ли дом, чабан, виднеется там вдали? И овцы, что ты гонишь, твои ли?

— Дом мой, — старик ответил кратко, — овцы бая.

— Говорят, туркмены народ гостеприимный, — усмехнулся принц. — Что скажешь на это, чабан? Или врут люди?

— Туркмены гостеприимны, — старик пристально на них взглянул, — только к очагу приглашают… после приветствий. — И, тяжко вздохнув, ответа не дожидаясь, зашагал, опираясь на посох, к своим кибиткам.

А всадники, весело переговариваясь, — за ним. Когда ж приблизились к кибиткам, из правой вышел стройный юноша и почтительно поздоровался с гостями.

— Сын? — вскинув брови, поинтересовался принц.

— Старшенький… Мамед-джан.

Из левой кибитки с молочником в руках вдруг молодая женщина появилась. Увидав же незнакомцев, быстро юркнула обратно.