Ключ от рая

— М-м-м… — глядя вслед ей, произнес принц, успев, однако, разглядеть и белые руки юной женщины, и чистые, по-утреннему влажные ее глаза, и то, как метнулась она, словно молодая лань, в свою кибитку, — и принц, чуть сморщив нос, словно бы с осуждением строго поглядел на старика. А тот и правда почувствовал вдруг неясную вину и торопливо заговорил:

— Это невестка, невестка, она вернулась недавно из отчего дома… после кайтармы… мы тоже, если даст аллах, может, дождемся внука перед смертью…

— Вот как, — произнес в раздумье принц, соскакивая с коня, и, глядя в землю, медленно повторил, — значит, вот как…

И тут же, словно только что разглядел старшего сына чабана, стоящего перед ним, принц порывисто протянул юноше руку. Мамед обрадовался: до этого ведь никогда не приходилось здороваться с такими нарядными, красивыми людьми. Юноша доверчиво протянул обе руки, и они тут же скрылись в огромных, цепких ладонях принца. После этого принц долго пребывал как бы в задумчивости, а все в молчаливой почтительности ждали. И старик чабан, и стройный красавец Мамед, и свита… А принц стал расхаживать вокруг коня, стал напевать и, зная, что нет у него ни голоса, ни слуха, напевал все громче. Напевая, к колодцу подошел и, придерживаясь за ветку борджака, в колодец заглянул. И, словно заглядывая в колодец впервые в жизни, долго качал головой, не то удивляясь, не то осуждая… а все стояли и молчали. Потом, закусив нижнюю губу, долго кибитки разглядывал. Все это выглядело не очень естественно, как-то неискренне. И старик задумался. Обычно в подобных ситуациях он, дав сыну поручения, сам вел гостей в дом. Теперь он думал о том, как бы благополучно спровадить незваных гостей. Не нравились они ему. Особенно после того, как невестка не вовремя выглянула из своей кибитки. И на невестку он теперь сетовал: «Нашла время, когда выглядывать!» И на сына сетовал, который крутился тут же, беды не чуял, спрашивал в нетерпении: «Что надо делать, отец, как гостей встречать будем?» Сам себе старик не нравился, он видел теперь, что все вокруг ведет не к добру. И то, что овцы далеко разбрелись от брошенного колодца, — не к добру. Даже то, что насвистывает так беззаботно младший сын, — это тоже не к добру.

Вот и не поворачивался у него язык пригласить гостей в дом. А вместо этого вспомнил старый чабан сегодняшний сон. Сон был тоже нехорош, но старик сейчас пытался как-то растолковать сон этот самому себе, чтоб уяснить, чем же именно он нехорош. Во сне он видел свою старуху, которая десять лет тому назад умерла. «Старик, — будто бы спрашивает она его, — отчего ты так грустен?» — «Ай, — отвечает будто бы он ей, — вечно ты что-нибудь придумаешь, старая. Отчего это я должен быть грустен, если у меня все есть. Есть еда и питье, есть кибитки, которые укроют в случае непогоды. Есть два сына и невестка. Скоро родится внук, и на всем свете не будет тогда человека счастливее меня… Плохо, что нет тебя, а то порадовалась бы вместе с нами». Но старуха только головой покачала, усмехнулась, и с каким-то обидным сомнением в глазах исчезла.

Рано утром, закончив чтение намаза, старик тайком наблюдал за невесткой, занятой своими делами. Да, невестка заметно округлилась, живот явно выпирал, месяцев через пять у него будет внук, и будет тогда старик самым счастливым человеком! Отчего ж во сне старуха так грустно качала головой?! Пытаясь сейчас отогнать мрачные подозрения, он прошептал: «Во сне все наоборот». Но это не помогло, страшные мысли не покидали его. Общее молчание как-то затянулось, старик хотел уже нарушить его, уже подбирал первую фразу. Но тут принц вдруг решительно направился к кибиткам. Остальные пошли за ним. Мамед не увидел ничего дурного в том, что гость без приглашения направился к дому, старик же задрожал всем телом, рука сама по себе потянулась к ножу, но тут же схватил себя за ухо, чтоб как-то дрожь унять, колотившую его все сильнее. Принц, краем глаза следящий за стариком, замедлил шаг, чтобы сказать:

— Меня зовут, чабан, Хамза-Мирза. Знакомо ли это имя тебе? По тому, как ты побледнел, вижу, что знакомо. А это мои славные командиры. Это — Махмуд Мирза Аштиани, а это — Кара-сертип, его подвиги, надеюсь, известны всем туркменам, я прибыл сюда с огромным войском, так что… — принц покачался слегка на носках перед старым чабаном и закончил: — так что тебе придется… расстаться с половиной отары.

Старику показалось, что принц хотел сказать что-то другое, совсем не про овец, и, моля судьбу, чтоб речь шла действительно лишь об отаре, затягивая непроизвольно страшный разговор, переспросил:

— Говоришь, половина отары?

— Да, — высокомерно отвечал принц, — именно так — половина.

— Если аллах позволит, то можно съесть и всю отару.

— Вон как? — принц вскинул тонкие брови: — Ну, а если аллах не позволит?

— Это один аллах знает, — старик сложил смиренно руки.

— Ну, а если это знает лишь аллах, — принц зевнул, решив, что пора кончать комедию, — тогда давай, чабан, войдем в дом.

— Пошли, угостим чем богаты, — и чабан гостеприимно показал на правую кибитку.