То, что он говорил, меня не удивило. Я давно этого ждала. Я встала, разгладила платье и спокойно сказала:
– Единственное, что сейчас важно, это Зоэ. В любом случае мы должны с ней поговорить, ты и я. Нужно ее подготовить ко всему этому. Мы должны действовать правильно.
Он положил куриный окорочок обратно в фольгу.
– Почему ты такая жесткая, Джулия? – В его голосе не было сарказма, только горечь. – Ты прямо как твоя сестра.
Я не ответила и вышла из гостиной. Пошла в ванную и открыла кран. Одна мысль меня поразила. Разве я уже не сделала выбор? Разве я не выбрала ребенка вместо Бертрана? Меня не тронули ни его точка зрения, ни его самые глубокие страхи. Я не испугалась его ухода, временного или окончательного. Как бы то ни было, Бертран никуда не денется. Он отец моей дочери и того ребенка, что я ношу в себе. Он никогда полностью не уйдет из моей жизни.
Я смотрела в зеркало, пока ванная заполнялась паром, заволакивающим мое отражение в стекле, и чувствовала, что все радикальным образом изменилось. Люблю ли я по-прежнему Бертрана? Все ли еще он мне нужен? Как я могла желать его ребенка и не желать его самого?
Мне хотелось плакать, но слезы так и не пришли.
Он зашел, когда я еще лежала в ванне. В руке у него было досье «Сара», которое я оставила в сумке.
– Это что такое? – спросил он, помахивая красной папкой.
От удивления я дернулась, и вода перелилась через борт. Он был так взволнован, что весь покраснел. Присел на крышку унитаза. В другое время меня бы рассмешила нелепость его позы.
– Дай мне объяснить…
Он вскинул руку:
– Это выше твоих сил, да? Не можешь удержаться, чтобы не ворошить прошлое.
Он просмотрел досье, письма Жюля Дюфора Андре Тезаку, глянул на фотографию Сары.
– Откуда у тебя все это? Кто тебе дал?
– Твой отец, – спокойно ответила я.
Он ошеломленно уставился на меня:
– А при чем тут мой отец?
Я вылезла из воды, взяла полотенце и вытерлась, повернувшись к нему спиной. Мне не хотелось, чтобы он видел меня голой.
– Это длинная история, Бертран.
– Почему ты не можешь оставить прошлое в покое? Шестьдесят лет прошло! Все кончено и забыто.
Я повернулась к нему:
– Нет, не тот случай. Шестьдесят лет назад кое-что произошло в твоей семье. Кое-что, чего ты не знаешь. Ты и твои сестры, вы ничего не знаете. Как и Мамэ.
Он слушал меня, раскрыв рот, в полной растерянности.
– Что такого произошло? Ты должна мне сказать!
Я взяла у него из рук папку и прижала к себе.
– Лучше ты мне скажи, зачем ты рылся в моей сумке!
Мы сцепились, как двое детей, дерущихся на переменке. Он возвел глаза к небу:
– Я увидел папку, и мне стало интересно, что это. Вот и все.
– Я часто ношу в сумке разные досье. Раньше ты никогда не был таким любопытным.
– Не о том речь. Скажи мне, в чем дело. Немедленно!
Я отрицательно покачала головой:
– Можешь в любой момент позвонить отцу. Скажи ему, что «случайно» нашел досье, и попроси объяснений.
– Ты мне не доверяешь, да?
Его лицо потемнело, и мне вдруг стало его жалко. Он казался глубоко задетым и словно не верил в происходящее.
– Твой отец просил ничего тебе не говорить, – мягко сказала я.
Бертран тяжело поднялся и потянулся к дверной ручке. Он выглядел подавленным и разбитым.
Шагнул назад, чтобы погладить меня по щеке. Я почувствовала теплоту его пальцев на своем лице.
– Джулия, что с нами случилось? Что происходит?
Потом он вышел.
Я разрыдалась, даже не пытаясь сдержаться. Он слышал, что я плачу, но не вернулся ко мне.
Летом две тысячи второго года, узнав, что пятьдесят лет назад Сара уехала из Парижа в Нью-Йорк, я почувствовала, что меня тянет на другую сторону Атлантики, – так кусочек металла притягивается мощным магнитом. Я больше не могла с этим бороться. Мне не терпелось и увидеть Зоэ, и начать поиски Ричарда Дж. Рейнсферда. В голове крутилось только одно: как побыстрее оказаться в самолете.
Позвонил ли Бертран отцу, чтобы узнать, что же произошло на улице Сентонж во время войны? Он больше об этом не заговаривал, держался сердечно, но отстраненно. Я чувствовала, что он тоже с нетерпением ждет моего отъезда. Чтобы все выяснить? Чтобы увидеться с Амели? Я не знала. Мне было все равно. Во всяком случае, я предпочитала так думать.
За несколько часов до моего отъезда в Нью-Йорк я позвонила свекру попрощаться. Он не упомянул ни о каком разговоре с Бертраном, а я не стала задавать вопросы.
– Почему Сара перестала писать Дюфорам? – спросил Эдуар. – Как вы думаете, Джулия, что там случилось?
– Я не знаю, Эдуар. Но сделаю все возможное, чтобы узнать.
Эта неопределенность преследовала меня днем и ночью. Заходя в самолет, я задавала себе все тот же вопрос.
Жива ли еще Сара Старзински?
Моя сестра и ее роскошные каштановые волосы, ямочки на щеках, чудесные синие глаза, крепкая атлетическая фигура, так похожая на фигуру нашей матери. Сестры Джармонд. На голову выше всех женщин семейства Тезак с их приклеенными улыбками – скучающими, лицемерными, завистливыми. «Почему вы, американки, такие высокие? Это из-за вашего питания, витаминов, гормонов?» Чарла еще выше меня. И ее беременности совершенно не отразились на стройных линиях ее тела.