То ли потому, что я была беременна, то ли из-за гормонов или недосыпа, но я вдруг почувствовала себя совершенно опустошенной.
Я не могла отвести взгляд от фотографий. Я словно оцепенела.
Франк Леви заметил это, но ничего не сказал. Потом встал, подошел и положил мне руку на плечо.
Девочка накинулась на поставленную перед ней еду, сметая ее и издавая звуки, которые очень не понравились бы ее матери. Это был рай. Суп был самым вкусным, самым восхитительным супом, какой она когда-либо ела. А хлеб! Такой свежий, мягкий. Сыр зрелый и тягучий. Персики сочные и нежные, как бархат. Рашель ела медленнее. Девочка заметила, что та была бледной. И руки у нее дрожали, как при лихорадке.
Пожилая чета суетилась на кухне, подливая супа, наполняя стаканы свежей водой. Девочка слышала, как они задавали вопросы, но ответить была неспособна. Только когда Женевьева повела их с Рашель в ванную, располагавшуюся на втором этаже, ее язык развязался. Она описала то большое место, куда их всех привезли и заперли на несколько дней без воды и еды, потом переезд на поезде через сельскую местность, затем лагерь и жестокая разлука с родителями и наконец побег.
Старая женщина слушала ее, покачивая головой и ласково раздевая Рашель. Девочка увидела, как обнажилось изможденное тело подруги, чья кожа покрылась красными волдырями. Старушка, казалось, была потрясена.
– Что они с тобой сделали? – пробормотала она.
Глаза Рашель совсем слипались. Старая женщина помогла ей забраться в горячую мыльную воду. Она помыла ее, как мать девочки мыла братика.
Потом завернула Рашель в большое полотенце и отнесла в кровать.
– Теперь давай ты, – велела Женевьева, набирая новую ванну. – Как твое имя, малышка? Ты его еще не назвала.
– Сирка, – сказала девочка.
– Какое красивое имя! – восхитилась Женевьева, протягивая ей чистую мочалку и мыло. Она заметила, что малышка стесняется своей наготы, поэтому отвернулась, давая ей самой раздеться и залезть в воду. Девочка тщательно вымылась, она получала удовольствие, барахтаясь в горячей воде, потом ловко выбралась из ванны и завернулась в полотенце, пахнувшее лавандой.
Женевьева принялась стирать грязную одежду малышек в большой эмалированной раковине. Девочка какое-то время смотрела на нее, потом робко положила ладошку на пухлую руку старой женщины.
– Мадам, не могли бы вы помочь мне добраться до Парижа?
Удивленная Женевьева повернулась к ней:
– Ты правда хочешь вернуться в Париж, малышка?
Девочка задрожала всем телом. Старая женщина поняла, что речь идет о чем-то важном. Она оставила стирку и вытерла руки:
– В чем дело, Сирка?
Губы девочки дрожали.