Эдуар Тезак так сильно сжал руль, что у него побелели костяшки пальцев. Я, как загипнотизированная, смотрела на его руки.
– Я и сейчас слышу, как она кричала, – пробормотал он. – Я никогда не смогу забыть. Никогда.
То, что я узнала, повергло меня в ступор. Сара Старзински сбежала из Бон-ла-Роланда. Вернулась на улицу Сентонж. И там сделала ужасное открытие.
Я чувствовала, что неспособна издать ни звука. Только смотрела на свекра, который снова заговорил все тем же разбитым, ломким голосом.
– Это был жуткий момент – когда отец нагнулся, чтобы заглянуть в шкаф. Я тоже попытался посмотреть, но он меня оттолкнул. Я не понимал, что происходит. И еще этот запах… Запах разложения. Потом отец медленно вытащил тело маленького мальчика. Ему было не больше трех-четырех лет. Я никогда в жизни не видел трупа. Зрелище было душераздирающее. У мальчика были золотистые кудри. Его скрюченное тело окоченело. Лицо лежало на ладонях. Он был чудовищного зеленоватого цвета.
Слова застревали у него в горле, он то и дело замолкал. Мне казалось, что его сейчас вырвет. Я положила ладонь на его руку, надеясь выразить все мое сочувствие и теплоту. Ситуация была сюрреалистическая. Это я утешала своего свекра, человека гордого и высокомерного, который сейчас заливался слезами, превратившись в потрясенного дрожащего старика. Он неловко утер глаза и продолжил:
– Мы все были в ужасе. Девочка потеряла сознание. Она буквально растеклась по полу. Отец взял ее на руки и уложил на кровать. Она пришла в себя, но, увидев его, отшатнулась и закричала. Я начал понимать, слушая, что говорили между собой отец и пожилая пара, которая пришла с девочкой. Умерший ребенок был ее младшим братом. Наша новая квартира была их домом. Мальчуган спрятался в шкафу шестнадцатого июля, в день облавы Вель д’Ив. Девочка думала, что быстро вернется и выпустит его, но ее отправили в лагерь за пределами Парижа.
Он снова сделал паузу, показавшуюся мне бесконечной.
– А дальше? Что было потом? – Ко мне вернулся дар речи.
– Пожилая пара жила в Орлеане. Девочка сбежала из лагеря неподалеку и оказалась у них. Они решили ей помочь, привезли домой, в Париж. Отец объяснил им, что мы въехали сюда в июле. Он ничего не знал про шкаф, скрытый в стене моей комнаты. Никто не знал. Я, конечно, чувствовал неприятный запах, но отец думал, что все дело в канализационных трубах, и мы ждали сантехника на той неделе.
– Что ваш отец сделал… с мальчиком?
– Не знаю. Я только помню, что отец хотел все взять на себя. Он был жутко потрясен и несчастен. Думаю, те старики унесли тело. Но я не уверен. Я больше ничего не помню.
– А потом? – выдохнула я.
– Потом? Потом!.. – У него вырвался горький смешок. – Джулия, вы хоть представляете себе, в каком мы были состоянии, когда девочка ушла? Она на нас так смотрела! Она ненавидела нас. Она проклинала нас. Она считала нас виновными в смерти ее брата. Мы были преступниками. Самыми гнусными преступниками. Мы въехали в ее дом. Мы позволили умереть ее брату. Ее глаза… В них была такая ненависть, такое страдание, такое отчаяние! Взгляд женщины на лице десятилетней девочки.
Я тоже увидела ее глаза. И меня пробрал озноб.
Эдуар вздохнул и потер ладонями усталое, изможденное лицо.