– Я расскажу тебе в другой раз, Нату. Это очень печальная история.
Последовало долгое молчание.
– Месье Дюфор, – сказала я, – мне хотелось бы узнать, где Сара Старзински сейчас. Потому я и приехала. Вы можете мне помочь?
Гаспар Дюфор почесал голову и бросил на меня вопросительный взгляд.
– А я вот что хотел бы узнать, мадемуазель Джармонд, – с улыбкой сказал он, – почему для вас-то это так важно?
Телефон снова ожил. Зоэ. Она звонила с Лонг-Айленда. Ей весело, погода отличная, она загорает, получила новый велосипед, кузен Купер очень симпатичный, но она скучает по мне. Я ответила, что тоже по ней скучаю и окажусь рядом, не пройдет и десяти дней. Потом она понизила голос и спросила, как я продвинулась в поисках Сары Старзински. Меня растрогала та серьезность, с которой был задан вопрос. Я ответила, что действительно очень продвинулась и скоро все ей расскажу.
– Ой, мама, скажи, ты узнала что-то новое? Я хочу знать! Прямо сейчас!
– Ладно, – уступила я ее напору. – Сегодня я встречалась с одним человеком, который хорошо знал Сару, когда она была совсем молоденькой. Он сказал, что Сара уехала из Франции в пятьдесят втором году и собиралась работать няней в Нью-Йорке.
– Ты хочешь сказать, она живет в Нью-Йорке?
– Похоже на то, – подтвердила я.
Повисла пауза.
– И как же ты ее здесь найдешь? – спросила она голосом, в котором поубавилось веселости. – Штаты ведь куда больше Франции.
– Один Бог знает, дорогая, – вздохнула я. Потом тепло ее поцеловала, послала «люблю тебя» и повесила трубку.
Гаспара Дюфора удивило мое упорство. Зачем ее искать, для чего? – спросил он, покачивая седой головой. «Чтобы сказать ей, что она для нас важна и что мы ничего не забыли». Таков был мой ответ. Это «мы» вызвало у него улыбку. О ком речь? О семействе свекра, о французском народе? Слегка задетая его насмешливым тоном, я заявила, что это я, просто я сама и только я, хотела бы сказать ей, как мне жаль, и что я не забуду про ту облаву, про лагерь, про Мишеля и поезд в Освенцим, который навсегда унес ее родителей. С чего бы мне, американке, так переживать? Разве не мои соотечественники освободили Францию в сорок четвертом? Он не понимал. Он со смехом сказал, что лично мне переживать не из-за чего.
Я посмотрела ему прямо в глаза:
– Да, я переживаю. Переживаю из-за того, что мне сорок пять лет, а я так мало об этом знаю.
– Сара покинула Францию в конце пятьдесят второго года. Она уехала в Америку.
– Почему туда? – спросила я.
– Она сказала нам, что хочет жить в стране, которую напрямую не затронул Холокост, как этот случилось с Францией. Нам всем тяжело далось ее решение, особенно бабушке с дедушкой. Они любили ее, как родную дочь. Но ничто не могло заставить ее передумать. Она уехала. И так никогда и не вернулась. Насколько я знаю.
– А что с ней происходило там? – спросила я с таким же пылом и нетерпением, как у Натали.
Гаспар Дюфор пожал плечами и глубоко вздохнул. Он встал, полуслепая собака поплелась следом. Его жена приготовила мне новую чашку крепкого кофе. Их внучка молчала, забившись в кресло и переводя растроганный взгляд с меня на деда. Я знала, что она не раз вспомнит этот момент, что она не забудет.
Гаспар Дюфор снова уселся, тихонько ворча, и протянул мне чашку с кофе. Он обошел всю комнату, разглядывая старые фотографии и потертую мебель. Вздохнув, опять почесал голову. Я ждала. Натали ждала. Наконец он заговорил.
У них не было известий от Сары с пятьдесят пятого года.
– Она прислала несколько писем дедушке с бабушкой. Через год после ее приезда в Штаты известила нас открыткой, что вышла замуж. Помню, отец сказал, что она выскочила за янки. – Гаспар улыбнулся. – Мы были очень рады за нее. А потом больше ни звонка, ни письма. Никогда больше. Бабушка с дедушкой пытались узнать, где она. Они звонили в Нью-Йорк, писали письма, посылали телеграммы. Они пытались найти ее мужа. Безуспешно. Сара исчезла. Для них это было ужасно. Шли годы, а они все ждали, что она подаст знак, позвонит, пришлет открытку. Но так ничего и не дождались. Дед умер в шестидесятых годах, а через несколько лет за ним последовала бабушка. Я уверен, что они умерли с разбитым сердцем.
– А вы знаете, что ваши дедушка и бабушка имеют право на звание Праведников? – спросила я.
– Что это значит?
– Иерусалимский Институт Яд Вашем присваивает это звание неевреям, которые спасали евреев во время войны. Звание можно получить и посмертно.
Он прокашлялся и отвел глаза: